Жизнь и приключения Светы Хохряковой
Шрифт:
Когда она закончила, весь «трудовой коллектив» зааплодировал. Клара Евгеньевна с достоинством поклонилась и села. Пашка и Алешка стояли обалдевшие.
– Публичный дом?
– Да! – снова рявкнули мы.
– Вот это да! – Пашка изумленно посмотрел на полулежавшего на банкетке Дрончука.
– Ну что, граждане, будем составлять протокол. Прошу не расходиться. Нужны свидетельские подписи, – бодро объявил Алешка. Милиционеры удалились с Кларой Евгеньевной в ее кабинет. Дрончук и все остальные остались в фойе. Кто уселся на банкетках, кто стоял, но никто не переговаривался. Царила тишина. Дрончук сел прямо и вдруг заговорил: «Думаете победили? Прямо как дети. Я-то пешка. А глаз на ваш театр положили короли. С ними вам не справиться. Даже
Народ сидел с хмурыми лицами. Вдруг Козина грустно запела: «Мы смело в бой пойдем за власть Советов, и как один умрем в борьбе за это». Я расхохоталась, меня поддержали несколько человек.
«Ни фига! – сказала я. – Первую атаку отбили! Мы тоже, знаете ли, себя не на помойке нашли! Повоюем! Развязываем информационную войну. Начнем с местных каналов, а там, может, выйдем и на центральные. Победа или смерть!»
И все как-то воспряли духом. Тут появились милиционеры с Кларой Евгеньевной. Мы все подписали заявление, и Пашка с напарником удалились. Мы же рассказали Кларе Евгеньевне о наших боевых планах, она их полностью одобрила и преподнесла нам сюрприз – оказывается, речь Богдана Андреевича она умудрилась заснять на видео своего мобильного, так же как и некоторые эпизоды собрания. Мы все были в шоке. Никто ничего подобного не ожидал от милой незаметной Клары. Она, смущаясь, объяснила, что ее покойный муж был юристом, и она часто помогала ему с бумагами, да и на процессах в судах часто присутствовала, так что поднахваталась кое-чего.
Я с Кларой и начальником билетного стола Виталиком сели на телефоны и стали обзванивать местную прессу, сообщая, что в кукольном театре ЧП и мы хотели бы дать интервью. Так как подобные события в нашем городе случались нечасто, все, до кого дозванивались, коротко отвечали: «Сейчас будем!» Никто из театральных не ушел, только Коля-дерево взволнованно заявил: «Побегу маме все расскажу!» И умчался.
Минут через пятнадцать стали подгребать журналисты. Много их набралось – человек десять, даже из «Пчеловодства Ежовского края» явились, а мы всем были рады. Слово мы предоставили Кларе Евгеньевне, она очень точно рассказала, что произошло, а потом все как с цепи сорвались и стали орать кто во что горазд. Журналисты бегали от одного к другому и глаза их алчно сверкали. И тут вломились в дверь Коля-дерево со своей мамашей. Мамаша его, Лариса Петровна Чуйкова, прямо с порога заголосила: «Люди добрые, что же это делается! Беспредел, бандитизм! Есть одно культурное место в городе и то хотят в вертеп превратить! Граждане! Защитим родной театр! Матери! Не дайте обездолить своих детей!» Слезы текли по ее перепудренному лицу. Все фотоаппараты и камеры нацелились на нее.
– Представьтесь, пожалуйста!
– Я от имени зрителей и матерей зрителей. Каждый ребенок Ежовска хоть раз побывал в кукольном театре. А теперь его хотят закрыть! Не дадим! Живой цепью встанем! Голодовку объявим! До Путина дойдем! Может, защитит женщин и детей, раз местные власти бездействуют! И давай горько рыдать. К ней присоединились некоторые артистки, и я в том числе. Отдельных журналистов тоже пробило на слезы, но время им терять было некогда, и они понеслись по своим редакциям.
На следующий же день информационная бомба взорвалась. Не только наши дешевенькие листочки на плохой бумаге типа «Новостей Ежовска», но и центральные газеты вышли с яркими заголовками «Проститутки вместо кукол», «Беспредел в Ежовске» и в том же роде. Горожане взбодрились, в кои веки наш Богом забытый городок стал практически центром России-матушки. Это приятно возбуждало. Решили пойти дальше. На следующий день была как раз суббота, на театральной площади стали появляться палатки. Палатки были в каждой семье, потому что основным летним развлечением ежовчан являлась поездка на берег озера, рыбалка там, костерок, пивко да водочка. Теперь жители повытаскивали свои палатки и устанавливали их рядками перед театром. Все были такие веселые, будто начался общегородской пикник. Тут
– И я в этот театр все детство ходила, и детей теперь туда вожу. Нарядишься, причешешься, деток приоденешь и идешь спектакль смотреть, как на праздник. И спектакли все такие хорошие, красивые, добрые, без мата. А теперь хотят в центре города казино да публичный дом устроить, чтоб мужей с толку сбивать. И так во тьме живем, из сил выбиваемся… – женщина заплакала, дети, глядя на мать, тоже разревелись.
– Снимай крупно, – звонко скомандовала журналистка оператору, и тот закружил вокруг плачущих женщины и детей, выделывая замысловатые па, чтобы снять со всех ракурсов.
– Есть? – спросила молодая журналисточка.
– Шедеврально, – заверил оператор.
– Молодец! Бежим дальше! – и парочка помчалась дальше, выискивая нужные типажи и сюжеты.
Я наблюдала за всем этим балаганом из окна фойе и не знала – плакать мне или смеяться. Во-первых, я не могла понять, всерьез горожане решили защищать театр или этот стихийный бунт просто-напросто общегородское развлечение и неизвестно еще, как власти отнесутся к такому бурному проявлению чувств своего электората.
Только я подумала о властях, как они и явились. Прикатили черные «БМВ» и «волги». Мэр со своей свитой выстроился на площади перед входом, быстренько установили микрофон, и Егозин начал свою речь. Все объективы нацелились на него.
– Ежовчане и ежовчанки! – начал он неудачно. – Я ваш мэр. Вы меня сами избрали, значит, оказали доверие.
– Это мы зря сделали! – выкрикнул кто-то из толпы.
– Разве я вас хоть в чем-то подвел? – Это Игнат Федорович зря спросил, потому что толпа загудела и засвистела.
– Что ты вообще хорошего сделал? Пообещал с три короба, а пока только себе дачу трехэтажную отстроил.
Егозин растерялся, не хотелось бы ему при таком скоплении прессы обсуждать свое материальное благополучие. Его место у микрофона быстро занял один из заместителей и, шелестя бумажками, начал сыпать какими-то цифрами, которые обозначали положительные достижения родного города за предшествующий период.
Толпе эти цифры были по фигу, и она начала мычать, как мычат школьники на уроках, чтобы извести учителя. Но заместителю мычание не помешало продолжать бубнить в микрофон, пока кто-то храбрый не заорал: «Пошел вон, болван!» И запустил в болвана яблоком. Бедный заместитель был весь погружен в отчет о проделанной работе и, когда понял, что в него летит какой-то снаряд, бросился ничком и закрыл голову руками. Радости присутствующих не было предела. Все улюлюкали, хохотали и даже аплодировали. Обозначилось явное противостояние между руководством и населением, и неизвестно, к чему бы это могло привести. Но тут мэр выкинул фортель – сначала захохотал, потом протянул руку заму со словами: «Вставай, вояка!» Тот поднялся совершенно обалдевший. А мэр подобрал яблоко, обтер рукавом своего дорогого пиджака, смачно надкусил и так, жуя яблоко и посмеиваясь, добродушно заявил в микрофон:
– Мне самому иногда хочется в него чем-нибудь запустить, когда он вот так нудеть начинает.
То, что мэр в одно мгновение сдал своего зама, народу очень понравилось. А Игнат Федорович продолжал наращивать успех:
– Эти горе-работнички не доложили мне вовремя, как обстоят дела с театром. Кто виноват – всех поувольняю. Это же надо – тянуть загребущие руки к нашему театру, можно сказать, жемчужине всего города. Не позволим! – пригрозил он невидимому врагу. Толпа подхватила: «Не позволим, не позволим, не позволим…» И я поняла, что мы проиграли.