Жизнь и приключения Заморыша (с илл.)
Шрифт:
– На донышке что-то оставалось. – Учитель вынул из шкафчика бутылку с недопитой водкой и поставил на стол. – Кропите, отец Константин.
Не присаживаясь, священник запрокинул голову и прямо из бутылки, с бульканьем, выпил всю водку. Потом перевел на меня взгляд черных блестящих глаз и с усмешкой спросил:
– Как полагаете, юноша, подобает священному служителю дуть в таком стиле водку?
Я не знал, что ответить, и беспомощно взглянул на хозяина.
– Это учитель Новосергеевской школы, – представил меня Семен Иванович.
Священник пожал своей узкой, с длинными пальцами рукой мою руку и, не сразу выпустив ее, сказал:
– Не
– Будете давать урок? – спросил Семен Иванович.
– Всенепременно.
Не дожидаясь звонка, священник пошел в класс.
– Послушайте, Семен Иванович, – прошептал я удивленно, – он скорее похож на демона, чем на священника. А глаза! Это же цыганские глаза!
– Верно. Наш поп не совсем обыкновенный. Ну, да вы его сами узнаете: он ведь и в вашей школе будет закон божий преподавать. А теперь не хотите ли познакомиться с одним старым учителем? Он сейчас на пенсии, но еще год назад учительствовал. Как знать, может, и он чем-нибудь поможет… Хотя…
Семен Иванович запнулся.
– Что «хотя»?
– Нет, ничего… – уклонился он. – Пойдемте.
Дом старого учителя стоял в ряду других крестьянских домов и ничем от них не отличался. Да и внутри ничто не указывало, что здесь живет учитель, интеллигентный человек, а не простой крестьянин. Ни стола с чернильным прибором, ни шкафа или, по крайней мере, полочки с книгами. Висели только конторские счеты на стене да выцветшая, вся в мушиных следах, карта Российской империи. Впрочем, одну книгу я смог заметить: это был 34-й том энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона на букву «Л», замусоленный, с пожелтевшими от времени листами, и его присутствие здесь, где больше не было никаких других книг, мне показалось полной нелепостью.
Когда мы вошли, хозяин стоял у кухонного стола и сек капусту. Пергаментное лицо, серая борода, серые всклокоченные волосы, серая в заплатах тужурка. Казалось, он много лет лежал в темной кладовой, где всего его, от дырявых носков до кудлатой головы, осыпало пылью и оплело паутиной.
– Здравствуйте, Аким Акимыч! Вот я гостя привел к вам, учителя из Новосергеевской школы, – нарочито бодро и весело сказал Семен Иванович. – Будем вместе помогать нашему юному коллеге сеять «разумное, доброе, вечное», а на данном этапе – просто обучать ребят чтению и письму.
Старый учитель некоторое время стоял неподвижно, с приподнятым над столом кухонным ножом, потом вдруг обнажил в улыбке желтые зубы и засуетился:
– Пожалуйте, милости прошу!.. Душевно рад, душевно рад!.. Я, знаете ли, сперва даже не поверил своим глазам… Вы такой редкий у меня гость, Семен Иванович, а тут и сами пожаловали, и гостя привели.
– Не было ни гроша – да вдруг алтын? – засмеялся Семен Иванович.
– Вот именно, вот именно!.. Весьма приятно. Садитесь, вот стульчик, в нем одна ножка шатается, ну да вас выдержит. А вы, молодой человек, присаживайтесь на сундучок. Одиноко живу, так не обзавелся надлежащей мебелью…
Семен Иванович посидел несколько минут и отправился в свою школу. Мы со старым учителем остались вдвоем.
– Вы, кажется, обед готовите, – сказал я. – Может быть, помочь вам?
– Э, какой там обед! – махнул Аким Акимович рукой. – Просто борщ. Я варю его на три дня. Сегодня как раз очередная
Все же мои услуги были приняты. Через час борщ, заправленный старым салом, уже распространял по комнате свой пахучий пар.
Аким Акимович на короткое время отлучился и вернулся с бутылкой красного вина и связкой бубликов.
– Пировать так пировать, – подмигнул он мне. – Не каждый день гости у меня. Да и то сказать, какой интерес с таким ископаемым время тратить.
Мы пообедали. От вина Аким Акимович не то что охмелел, а как-то присмирел, притих и не отрывал от меня затуманенных грустью глаз.
– Вам нездоровится? – с участием спросил я.
Не отвечая на вопрос, он стал просить:
– Голубчик, не торопитесь уходить. Побудьте со старым хрычом, а то я совсем мхом обрасту. Посмотрите в окно, на дворе уже темнеет. Куда вам на ночь в такую слякоть. Заночуете у меня, а утречком с попутной подводой и отправитесь.
Я согласился, хотя, правду сказать, не предвидел особого удовольствия провести ночь с человеком, всем обликом напоминавшим домового.
– Ну вот и отлично, вот и отлично!.. – обрадовался он. – Мы еще чайку попьем с бубличками. По такому случаю не грех и баночку вишневого варенья открыть.
Чаевничали мы до полуночи. Я все пытался выведать у старого учителя, каким способом добиться в моей школе нужной дисциплины, как лучше обучать ребят письму и чтению. Он хотя и объяснял, но как-то вяло, сбивчиво, неубедительно и, наконец, сказал:
– Голубчик, вам про это лучше Семена Ивановича расспросить. Он начал учительствовать, когда уже повсеместно введен был звуковой метод, а я ведь десятки лет трубил по буквослагательному способу: аз, буки, веди, глаголь… Выучат ребята названия всех букв в алфавитном порядке – и только после этого начинают складывать буквы в слова. Трудно было учить и учиться, ох трудно! Ну как мог ученик догадаться, что, скажем, в слове «отец» присутствуют буквы: «он», «твердо», «есть», «цы», «ер»? Это при письме. А при чтении как догадаться, что «он», «твердо», «есть», «цы», «ер» составляют слово «отец»?
Потеряв надежду что-нибудь позаимствовать, я предоставил хозяину говорить о чем угодно, и он с жаром заговорил о своей загубленной жизни:
– Господи, ведь и мне когда-то было семнадцать лет, и я, как, наверно, вы теперь, мечтал обойти весь земной шар, а что получилось? Мне уже в могилу пора, а я дальше нашего уездного города нигде не бывал.
– Но почему же? – удивился я.
– Почему? Сказал бы вам, но и сам не разберусь. То ли скупость меня заела, то ли эта проклятая пенсия. Нас у отца было трое сыновей и две дочери. Отец из кожи лез, чтобы дать нам хоть какое-нибудь образование. Сам-то он был участковым фельдшером, жил в волостном селе. Старшего брата удалось в духовное училище определить, и он до своей недавней смерти диаконом служил в церкви Трех святителей, а я кое-как выдержал экстерном экзамен на учителя школы грамоты и поехал в самую глухую деревушку уезда, чтоб обучать ребят вот этим самым азам да букам. Жалованье крохотное, еле хватало на квас с хлебом, кругом невежество, суеверие, а нищета такая, что почти каждый год солома с крыш на корм скоту шла. Тосковал я там страшно. А между тем, живя у отца, я и в журнальчике «Вокруг света», и в разных книжечках читал про большие города, в которых ночью светло, как днем, про реки с роскошными пароходами в три, а то и больше этажей, про всякие там музеи, театры, монументы…