Жизнь и реформы
Шрифт:
«Противоречия» подобного рода можно обнаружить без особого труда и в других местах доклада. В нем присутствует общепринятый в те годы тезис, что, «опираясь на преимущества социализма, страна в короткий исторический срок совершила восхождение к вершинам исторического и социального прогресса». А буквально через два абзаца обосновывается «необходимость дальнейших изменений и преобразований, достижения нового качественного состояния общества, причем в самом широком смысле слова. Это прежде всего научно-техническое обновление производства и достижение высшего мирового уровня производительности труда. Это совершенствование
Да, мы отдавали должное сделанному предшествующими поколениями, но самой постановкой вопроса о переходе к новому, качественному состоянию общества давали понять, что прежние формы жизни исчерпали себя, нужны радикальные перемены. И главным их рычагом называлось форсирование научно-технического прогресса, предполагающее реконструкцию отечественного машиностроения, производство нового поколения машин и оборудования, применение высоких технологий. Наряду с этим выдвигалась идея децентрализации управления экономикой, расширения прав предприятий, внедрения хозяйственного расчета, повышения ответственности и заинтересованности трудовых коллективов в конечных результатах своей деятельности.
Со времен революции на партийных съездах и пленумах, сессиях ВЦИК и Верховного Совета многократно обсуждался вопрос о громоздкости и низкой эффективности аппарата управления, его пораженности бюрократизмом. Принимались строгие решения, а численность аппарата неуклонно росла, поскольку стремились решать проблемы созданием новых управленческих структур. Нужно было менять саму систему руководства экономикой, оставить на долю верхних эшелонов социально-экономическую и научно-техническую стратегию, а все остальное передать на усмотрение производственных коллективов.
Решение социальных вопросов имелось в виду увязать с модернизацией и реформированием экономики, расширением прав местных органов власти, с преодолением уравниловки, перекрытием каналов нетрудовых доходов. Предусматривая разработку социальной программы к XXVII партийному съезду, уже тогда задавались вопросом: возможно ли одновременно модернизировать производство и осуществлять крупные меры в социальной области? И делали вывод, что это возможно при строгом соблюдении требования об опережающем развитии производственной сферы. Иначе говоря, наше мышление все еще оставалось в плену привычных постулатов.
Среди проблем, которые апрельский Пленум определил как неотложные и жизненно важные, были названы жилье, продовольствие, реформа народного образования, создание современной базы здравоохранения. Словом, были определены главные направления развития экономики и социальной сферы. Внутренние вопросы, прежде всего разработка концепции реформ, составляли основное содержание дискуссии. Что касается внешней политики, то в докладе была лишь лаконично подтверждена позиция СССР по актуальным международным проблемам на тот момент.
Хотя апрельский Пленум был, несомненно, прорывом в будущее, на нем лежала печать времени. Вся ставка делалась на КПСС, повышение ее «руководящей роли». Тема демократии свелась к декларации, что «решить сложные и масштабные
Резюмируя, можно сказать, что на апрельском Пленуме мы предложили новую политику, сформулированную — если употребить парламентское выражение — в «первом чтении».
По городам и весям
Перестройка началась сверху. Иначе и быть не могло в условиях тоталитаризма. Но опыт прошлых лет показывал — если реформаторские импульсы не будут подхвачены массами, они обречены. Надо было как можно скорее вытаскивать общество из летаргии и равнодушия, включать в процесс перемен. В этом я видел гарантию успеха задуманной перестройки, об этом говорил на апрельском Пленуме, такую цель преследовали и мои поездки по стране.
15 мая я поехал в Ленинград. По традиции посетил памятные места, возложил цветы на Пискаревском кладбище. Побывал на крупнейших предприятиях — «Электросила», «Кировский завод», «Светлана», «Большевичка», встретился с преподавателями и студентами Политехнического института, посетил выставку «Интенсификация-90». А в конце поездки в Смольном — встреча с активом.
Ленинградцы были не просто вежливы и гостеприимны. Зная о решениях апрельского Пленума, они с напряженным вниманием слушали мои пояснения, спрашивали, давали советы, подбадривали. Для меня было очень важно услышать чье-то напутствие: «Так держать!».
Тогда и у нас, и в зарубежной прессе появились первые наблюдения о стиле нового генсека: «Горбачев любит ходить в народ». Действительно, я всегда ощущал потребность в таком прямом общении и меньше всего при этом держал в голове меркантильный расчет на популярность. Короткие беседы, мини-интервью в заводском цеху, на колхозном поле, в институтской аудитории, а чаще всего — на улицах были для меня важнее социологических опросов.
Правда, поначалу людей было нелегко разговорить. Побаивались, скрытничали. А в большинстве — я это чувствовал, выдавали глаза — просто не очень верили в серьезность наших намерений. Сколько раз слышали громогласные заверения и обещания, а в жизни мало что менялось.
На лицах моих собеседников буквально можно было прочитать: «Хорошо говоришь, да разве дадут тебе что-то сделать. Попрыгаешь год-другой, а там — махнешь рукой и начнешь вешать себе на грудь золотые звезды. Все это мы уже проходили».
И как бы отвечая на эти сомнения, давая понять, что на сей раз задумано то, что мы еще не проходили, я говорил: «Мы должны всем нашим кадрам дать шанс понять требования момента и начать работать по-новому. Но тот, кто тормозит решение стоящих задач, тот просто должен уйти с дороги, не мешать. Надо перестраиваться всем — от рабочего до министра, от рядового коммуниста до секретаря ЦК партии».