Жизнь и смерть Петра Столыпина
Шрифт:
Тут вспоминается формула историка С. М. Соловьева: в России взаимоотношения личности и государства проходили через жертву. Жестоко? Как согласиться с такой правдой?
Но в ответе: «Я не торгую...» звучит именно этот железный звук.
Через два года предстоит бывшему директору департамента полиции А. А. Лопухину пройти через ужасное испытание — эсеры, поняв, что в их рядах агент охранки, похитили дочь А. А. Лопухина, чтобы шантажом вырвать у него нужное имя. Невозможно гадать, как поступил бы на месте Лопухина тот или иной человек, это лежит за пределами нашего разговора. То, что случилось, никогда широко не обсуждалось. Сам Лопухин об этом умалчивал, несмотря на суровые испытания, обрушившиеся на него
Страшная борьба шла в России, ее семена еще прорастут в гражданской войне.
В инструкциях эсеровских охранных дружин записано наказание для нарушителей дисциплины — смерть. Это — своим. А противникам?
5 августа в пятом часу вечера 1906 года варшавский генерал-губернатор Скалой выехал к германскому вице-консулу, проживающему на Наталинской улице, № 9, и, не застав последнего, отправился обратно. Когда проезжал мимо дома № 12, то со второго этажа было брошено четыре бомбы, две разорвались и ранили трех казаков конвоя. Генерал Скалон был контужен. Расследование быстро установило, кто снимал квартиру в злополучном доме. Оказалось, молодые женщины 20...23 лет. Хозяйства не вели, плитой не пользовались. Бомбы бросали молодые женщины и мужчины. Их не удалось арестовать. Зато установили, как готовилось покушение, как вычислялся маршрут Скалона, как загоняли его в этот маршрут.
Генерал-губернатор ездил к германскому вице-консулу неспроста. Накануне на того напал мужчина в офицерском мундире и дал пощечину.
«Оскорбление это было нанесено преднамеренно, в надежде вызвать поездку генерал-губернатора к вице-консулу, как и случилось», — отмечено в донесении варшавского охранного отделения.
Одновременно с оскорблением барона Лерхенфельда к дворнику дома напротив консульства явилось несколько человек, потребовали его оставить место, а вместо него поставить своего человека и нанять в этом же доме свободную квартиру. Однако дворник «не внял угрозе революционеров и остался на своем месте».
Вице-консул, конечно, мог не оглашать происшествие, но его вынудили к этому, и Скалой обязан был ехать с извинениями.
12 августа Столыпин получает письмо от Скалона с описанием случившегося. Через несколько часов на Аптекарском тоже рвутся бомбы.
«Солдат не может быть обвинен в убийстве», — так год спустя, когда австро-венгерский суд присяжных оправдал организатора варшавского покушения Добродзинскую, писали австрийские газеты. Председатель суда спросил ее:
— Были ли вы уверены, что погибнете? Она ответила:
— Да. От взрыва бомбы или при аресте жандармами.
— Разве вы не испытывали при этом никаких нравственных угрызений или мук совести?
— Нет.
— Но ведь католическая религия говорит: не убивай.
— Христос сказал: придет время, когда нужно будет продать плащ и купить меч.
— От бомбы могли погибнуть невинные.
— При великой войне бывают невинные жертвы.
Сейчас, в конце двадцатого века, этот безжалостный человеческий тип нам слишком хорошо знаком. Тогда он вызывал сочувствие. Суд присяжных единогласно оправдал Добродзинскую.
В полицейском деле хранится ее фотокарточка: молодая, высокий лоб, чуть вьющиеся волосы, твердый округлый подбородок, большой рот, усмешка, глаза глубоко посажены, черные, изогнутые брови, выражение упорства, иронии, чего-то недоброго.
Они все уповали на провидение, жертвы и убийцы.
Но кроме охоты, преследования, мести, требовалось обеспечивать жизнь страны.
Начиналось столыпинское пятилетие.
Для защиты от террористов он с семьей переезжает в Зимний дворец. Всюду расставлены часовые. Осада. Столыпин не может появиться на улицах города. Для прогулок охрана назначает ему недоступные революционерам места — крышу и залы дворца.
Вечером по пустынным громадным залам, освещенным одной дежурной лампочкой, шагал реформатор, глядя на темные портреты Петра Великого, Екатерины Великой, Павла, Александра...
Его старшую дочь, Машу, тоже начинают преследовать. Кто-то подло-
жил рядом с ее чашкой письмо, звали сбросить нравственные цепи, отдаться счастью партийной работы.
Девочка не стала рассказывать отцу, но через несколько дней — новое письмо, тон развязный. Это она уже показала, но только адрес тщательно замарала, чтобы не быть доносчицей.
Вот какое было воспитание: даже после покушения 12 августа, искалечившего родную сестру, убившего десятки людей, Маша Столыпина не могла переступить нравственный барьер.
Но Петр Аркадьевич должен был начинать борьбу. 24 августа в «Правительственном вестнике» появилось сообщение:
«За последние два года революционное движение проявляется с чрезвычайным напряжением. С весны этого года оно особенно усилилось. Почти не проходит дня без какого-либо нового злодеяния... Преступления эти ясно доказывают, что революционные организации напрягли все усилия к тому, чтобы воспрепятствовать спокойной работе Правительства, расстроить его ряды и применением грубого насилия прекратить всякую работу мысли и всякую возможность сознательной жизни государства... После роспуска Государственной Думы, быстрого подавления Кронштадтского и Свеаборгского мятежей, неудачи задуманной общей забастовки и принятия решительных мер против аграрных беспорядков крайние революционные группы, желая ослабить впечатление неудачи их замыслов и не допускать творческой работы Правительства, решили путем уничтожения высших должностных лиц произвести впечатление в стране, а на Правительство навести панику. Хотя такие отдельные террористические акты знаменуют скорее бессилие революции в деле осуществления движения общего, чем успех ее, но вся обстановка подобных преступлений по жестокости своей располагает общество к смятению и тревоге более даже, чем длительное революционное движение.
В чем же при таких обстоятельствах должна заключаться обязанность Правительства и что оно должно предпринять? Ответ на это может быть один: цель и задачи Правительства не могут меняться в зависимости от злого умысла преступников: можно убить отдельное лицо, но нельзя убить идеи, которой одушевлено Правительство. Нельзя уничтожить волю, направленную к восстановлению возможности жить в стране и свободно трудиться».
Пожалуй, это главное. Столыпин принимал вызов. Он противопоставлял насилию силу, вводились военно-полевые суды. Но одного этого мало, хотя раздаются громкие требования ограничиться только подавлением зла.
Столыпин объявлял направления своей политики в подготовке важнейших законов:
о свободе вероисповедания;
о неприкосновенности личности и о гражданском равноправии, в смысле устранения ограничений и стеснений отдельных групп населения;
об улучшении крестьянского землевладения;