Жизнь и смерть сержанта Шеломова
Шрифт:
Митя с Герой присели. Укрытие, казавшееся им ночью вполне солидным, теперь выглядело по-игрушечному хрупко, у Мити даже мелькнуло: «А вдруг прошибет насквозь?»
Вернулся запыхавшийся Горов — он бегал советоваться с лейтенантом. Скатился в окопчик и прохрипел: «Уйти не успеем. Они положат половину, пока через гребень перевалим. Будем сидеть и ждать „вертушки“, Пыряев уже вызвал, через полчаса будут здесь».
Потекло тягучее обжигающее время. Вертолеты прилетели и хорошо «обработали» горы «нурсами» и пулеметами, но при второй попытке выбраться
Пыряеву сообщили, что убило одного связиста. Вода кончилась. Митя долго выцеживал в крышечку капли, высасывал их медленно, чтобы ощутить вкус воды, потом он стал вытягивать из фляги нагревшийся воздух в надежде зацепить хоть одну, случайно оставшуюся каплю. Солнце одолевало людей, выжимая из организмов последнюю влагу, и им нечем было защититься от него, а тут еще — тягучее, застывшее время.
Второй раз вертолеты пришли часа через два, и опять повторилась та же история. Душманы были неуязвимы в своих щелях и пещерах, разве что случайное попадание; и как только вертолеты расстреляли весь боекомплект и ушли, духи опять повылазили и открыли пальбу.
Пыряев понял наконец, что выкурить душманов не удастся, и решил уходить с горы во время следующего прилета «вертушек».
Перевалило за полдень. Горов слопал банку тушенки («Как ему не противно есть соленое раскисшее мясо?»), вытащил из вещмешка «энзэ» — флягу с водой, отпил глоток.
— Надо на пост Фергане оттащить воду. У нас хоть какие-никакие деревца, а они с утра жарятся на самом солнцепеке. У них там тесно: ни встать, ни повернуться — лежат как на сковородке. Короче, кто хочет слегка поразмяться? — Горов выжидающе помолчал. Митя с Герой тоже молчали. Они старались не смотреть Горову в глаза.
— Боитесь? — презрительно спросил Горов.
Митя взглянул на Маляева, тот побледнел, и правое веко у него задергалось.
— Горов, за кого ты нас держишь? — сказал Митя с вызовом. — Я сбегаю.
— Я, Шлем, всегда в тебя верил, — Горов похлопал Митю по плечу и сунул флягу, при этом Митя сглотнул обжигающую слюну. — Беги зигзагами и не вздумай отдыхать — вмиг накроют. Беги до последнего, а там отдохнешь за камнем, он прямо перед окопчиком.
Горов показал, где лучше пробежать, и, подтолкнув сзади, негромко приказал: «Давай!»
Митя побежал, делая огромные прыжки в стороны — острых камней под ногами он не чувствовал. Окопчик с тремя вжавшимися в землю фигурками понесся ему навстречу.
Камень оказался маленьким и плоским. Митя почувствовал себя за ним совершенно беззащитным. Четвертому в окоп было не поместиться.
— О, какие гости! — Фергана нервно засмеялся. — Да еще и с выпивкой!
Митя бросил в окопчик флягу и передал, что при первом же заходе вертолетов надо уходить. Пока он говорил, прямо над ухом, как назойливые пчелы, зажужжали пули. «Надо уносить ноги». И резко сорвавшись, Митя понесся наматывать заячьи петли.
В окоп, где его поджидал Горов, он упал на последнем издыхании. Горов протянул ему флягу: «Хлебни чуть-чуть. Сразу не глотай,
Пыряев постоянно запрашивал вертолеты, но они куда-то исчезли, и небо над головой было бездонным и бесцветным.
Наконец, когда уже стало темнеть, послышалось знакомое стрекотание и показались «вертушки».
Их отход за гребень был молниеносным. Митя совершенно оглох от пальбы, которой они себя прикрывали.
Спустившись вниз, они оказались на широкой наезженной дороге. Слева в ущелье серебрилась извилистая речка, а справа расстилалась погруженная в сгущающиеся сумерки зеленая долина.
На дороге образовались небольшие мутные лужи натаявшего града. Все бросились к ним и, встав на колени, принялись жадно, захлебываясь, пить, мочить головы и панамы.
До горки, на которой стоял батальон, они добрались, когда было уже совсем темно. Пологий склон был заминирован, и саперы повели их по проходам в минных полях, освещая путь фонариками. Митю качало из стороны в сторону как пьяного. Он так устал, что даже не боялся наступить в темноте на мину. В висках стучало единственное желание — упасть! Но он не упал, а дошел, и к месту посадки вертолета плащ-палатку с трупом понесли другие.
Полчаса он отлеживался. Рядом сопел и стонал Маляев — у него распухли ноги, и он не мог стянуть ботинки. Где-то вдали, как будто с того света, доносились голоса людей — они опять строили укрепления: возводили стены, выкладывали бойницы. Ущелье освещалось ракетами, и было видно каждый камешек.
Скоро их нашел Горов. Показал их посты и приказал ночью стоять по двое и договориться между собой. Митя завопил, что готов стоять с кем угодно и когда угодно, только не сейчас. Договорились, что через четыре часа Кадчиков с Мельником их разбудят. Маляев придвинулся к Мите и, накрыв его и себя с головой бушлатом, засопел.
Ночью стало очень холодно. Митя проснулся, трясясь неунимаемой дрожью — во сне Маляев стащил с него бушлат и завернулся в него сам. Никто их не будил, видимо, четыре часа еще не прошло. Митя вытянул из-под Геры конец бушлата, залез под него и прижался к его горячему телу. Тут же все провалилось во тьму.
Потом стало жарко, и Митя начал задыхаться под бушлатом. Солнце светило в глаза и стояло довольно высоко. Гора вокруг хлопотала и суетилась; на сухом спирту грелись банки с кашей, густые пьянящие запахи щекотали нос.
Странно, но никто их так и не разбудил. Маляев дрых рядом без задних ног, Мельника с Кадчиковым нигде не было видно, да и весь взвод куда-то исчез.
«Взвод в полном отрубе после вчерашнего, — решил Митя. — Ну и хорошо, хоть поспал нормально впервые за трое суток». Он знал, что если ночью ходил проверяющий и не обнаружил их поста, то скоро будет большая порка, и сегодняшняя ночь отольется им, молодым, горючими слезами.
Митя натянул ботинки и пошел разыскивать Кадчикова с Мельником. Нашел он их быстро; они спали под скалой, тесно прижавшись друг к другу, и, судя по всему, проспали всю ночь.