Жизнь и судьба Федора Соймонова
Шрифт:
В столицах праздники — не новины, жителю санкт-петербургскому и в календарь нечего заглядывать. Так и ныне, скоро слух распространился, что-де мудростию великой государыни императрицы Анны Иоанновны, а также силою оружия русского турецкая война счастливо окончена и по сенатскому указу велено с сего числа начинать чрезвычайные торжества по случаю благополучного подписания мирного трактата с Портою. То-то радость для православного мира: сокрушены и наказаны неверные, а позорные пункты Прутского договора, заключенные еще в царствование блаженныя памяти императора Петра Великого и подтвержденные Адрианопольским трактатом и Константинопольским вечным миром, ныне, благодарение Господу, уничтожены. Азов возвращен! На Дону, на острове Черкесе будет возведена неприступная цитадель, а спорные земли Кабарды станут отныне нейтральными. Сие великое завоевание обережет окраинные провинции от угрозы
Но нам пора отправляться на Васильевский остров. Вон наезженная по льду дорога взбегает на невысокий берег, огибает розовый дворец, крытый медною кровлей. Ныне в палатах светлейшего князя Меншикова снуют кадеты сухопутного шляхетского корпуса. Совсем в разор княжеские хоромы привели... Далее дорога выходит на простор Большой першпективы. И-их, тут только поспевай считать линии. Пришла же, Господи прости, блажь в голову монарху изрезать каналами низменный остров, превратить его то ли в Венецию, то ли в Амстердам... Слава Богу, человек предполагает... Не допустил Господь! В первое время из-за бугров вынутой земли с одной стороны улицы другую не видать было, не то чтобы перебраться. Но рыли каналы-канавы мужики лениво. И к описываемому времени затея сия была вовсе оставлена. Однако насельщики из новых старались занимать места нетронутые, хотя бы и подалее от Стрелки.
Усадьба вице-адмирала Соймонова, полученная им за супругою, стояла на Одиннадцатой линии, на отшибе и выходила задами в лес. Кроме жилых покоев — одноэтажного мазанкового дома с мезонином, поставленного по указу царскому да по Трезиниеву образцу тестем Иваном Отяевым, во дворе за высоким тыном из нового теса стояли: баня с предбанником и каморкою, кухня с кладовою и двумя погребами, набиваемыми по весне чистым невским льдом; далее шли — людская изба, где в холодное время года ютилось до двадцати с лишком человек дворни, да еще изба, в которой стояли солдаты. Две просторные конюшни, за ними сарай с сушилом и детская радость — голубятня на высоких столбах. Хозяйство не чересчур роскошное, но, как говорится, «непочто хаять, коли лучшего нет», в достатке.
Февральский рассвет застал хозяина дома в большом покое левой половины дома, отделенной от спальни, от детских и от столовой палаты широкими сенями. Здесь, в холодноватой горнице, по стенам которой разместились баулы и ларцы с оловянной и медной посудой, с одеждой, на видном месте стоял большой «немецкой шкаф за стеклами» с книгами на разных языках. У одного из окон растопырился токарный станок с инструментами. Дети и домашние заходить сюда опасались. Сам хозяин — муж дюжий, лет пятидесяти, в теплом шлафроке сидел за ореховым кабинетом и писал при зажженной свече. Работал он, судя по нагару, давно. Со стороны дивно было смотреть, как ловко управляются его большие сильные руки с хрупким гусиным пером. Но дело сие было ему, видно, не в диковинку. Аккуратно макая перо в чернильницу, Федор Иванович временами задумывался, а потом, словно спохватившись, быстро писал, покрывая неразборчивыми крючками разделенных букв лежащий перед ним лист. Надо признать, почерк у вице-адмирала оставлял желать лучшего.
Голова его, низко склонившаяся над бумагой, обнажала крепкую кирпичного оттенка шею. Похоже на то, что загар сей — не высоких петербургских широт. Темные от природы волосы коротко острижены под парик и густо тронуты сединой. Они являют собою то, что называется у немцев «Salz mit Pfeffer», то есть «соль с перцем», и служит как раз для определения возраста и крепкого состояния человека.
Глубокие складки у неожиданно мягкого рта говорят о прирожденном упрямстве и вместе с тем о доброте в сочетании с твердым характером. «Твердо же — крепку брат», говорит пословица, до которых наш герой великий охотник. По всей видимости, являет собою Федор Иванов сын Соймонов образец человека основательного и, можно сказать, в самой государственной поре. Правда, иногда, приступая к сочинению очередного абзаца, он кривит рот, а брови хмурит. Но пока нам рано строить догадки по этому поводу. Мы ведь и не знакомы с господином вице-адмиралом толком-то. Хотя время к тому приспело...
2
О Федоре Соймонове сохранилось не очень много сведений. Блеск его личности, как я уже говорил, подчас терялся и ускользал от историков на фоне официально признанных светил эпохи. Не будем забывать, что началась его жизнь в период преобразований Петра Великого, а заканчивалась в правление Екатерины
После Публичной библиотеки направился я в архив, в Центральный государственный исторический архив (ЦГИА). Расположен он в бывшем особняке Лавалей, хорошо известном многочисленным почитателям биографических подробностей жизни великого поэта. Когда-то это было роскошное здание, а в нем — один из лучших салонов Петербурга. В прекрасно убранных залах собирался подлинный цвет русской культуры. Карамзин здесь читал «Историю государства Российского», Пушкин — стихи и «Бориса Годунова». Жуковский, Вяземский... Что сегодня толку в перечислениях. С тех пор дом обветшал. В роскошные некогда сени вы входите по разбитым ступеням мимо грустных гранитных львов, словно навеки уснувших у входа. Великолепный некогда камин, облицованный мрамором, заколочен железным листом, и возле него стоит железнодорожная скамья довоенного образца. Убогое впечатление. Но дело даже не в том, что разбит мраморный пол, по которому, согласно преданиям, вышагивал еще Нерон, что растащены римские статуи и полотна старых мастеров, а залы перегорожены «вечным материалом» — фанерой. Удручает общее впечатление неухоженности, заброшенности. Мне доводилось бывать в культурных учреждениях подобного типа в разных странах. Не скажу, что за кордоном архивы — как у нас НИИ космонавтики. Но такого убожества нет нигде!
В наших советских архивах работают люди разные. Мне, как полагается говорить ныне, повезло. Я встретил прекрасных специалистов и отзывчивых работников. Иначе, не имея опыта архивной работы, я бы не разобрался даже в самом принципе хранения документов и уж конечно не получил бы сопутствующие папки, о существовании которых и не подозревал. А тут мне помогли, и скоро на стол передо мною легло «Дело о дворянстве рода Соймоновых». Прекрасный набор документов. Я надолго погрузился в разбор писарских почерков позапрошлого столетия. Из поколенной росписи, составленной со слов Федора Ивановича Соймонова, ясно, что род сей ведет свое начало от некоего Ивана Осиповича, жившего примерно во второй половине XV века. Других сведений о родоначальнике нет, а сама поколенная роспись имеет вид такой:
Иван Осипович
————
старший сын Юрья (Ерья)
старший сын: Степан, за ним: Осип, Беклемиш, Молчан, Михайла,
————
Истома
старший сын: Ларион-Мурза, за ним: Иван
————
младший сын — Андрей
сын: Афанасий
————
старший сын — Иван Большой, за ним: Иван Меньшой, Борис
старший сын — Федор, за ним: Александр, Дмитрий, Алексей
старший сын — Михайла, за ним: Юрья, Афанасий
Читаться же она должна так: у Ивана Осипова — два сына: старший Ерья, или Юрья (Юрий, Георгий), имя младшего неизвестно. У Ерьи Ивановича — шестеро сыновей: Степан, Осип, Беклемиш, Молчан, Михайла, Истома. Старший Степан, известно, «верстан окладом», то есть служил на царской службе. У него — двое сыновей: Ларион, по прозвищу Мурза, и Иван, оба за цареву службу жалованы Иваном Третьим Васильевичем (1463) поместьями. У младшего сына, Ивана Степановича, было трое сыновей. Ветвь Федора Ивановича Соймонова происходит от младшего — Андрея Ивановича, у которого был только один сын Афанасий, записанный в стольники. «...Афонасий, — говорится в «Объяснении о послугах персон рода Соймоновых», — был по государеву указу великаго государя царя и великаго князя Алексея Михайловича всея великия и малыя и белыя россии самодержца в серпухове воеводою в 171-м и во 2-м годех (то есть в 1662 и 1663 годах. — А. Т.) ... Еще он же был по указу великаго государя царя и великаго князя Алексея Михайловича всея великия и малыя и белыя россии самодержца в цывильску воеводою в 181-м и во втором годех (то есть в 1672 и 1673 годах) и то ведомо в розряде в казанском дворце».
Цивильск, ныне — районный центр Чувашии, в 1672 году был дотла разорен и сожжен войсками Степана Разина. Так что назначение туда Афанасия Соймонова воеводою вряд ли стоит считать актом особой милости государевой и постановкой на «кормление». Скорее, это назначение могло обозначать деловитость и умение управлять, а также честность соймоновского предка. Поскольку корыстоваться там было нечем, надобно было прежде всего восстановить разоренное хозяйство края.
Старший сын Афанасия — Иван — также записан стольником. Он служил вместе с отцом воеводским товарищем в городах Козлове и Белгороде, прижив с женою Авдотьей, сестрой князя Данилы Вяземского, четверых сыновей. Старшим и был Федор — наш герой.