Жизнь и судьба Федора Соймонова
Шрифт:
За глупость свою, за дерзости, показываемые в шумстве, — упившись, Егор часто начинал кичиться фамилией, будто бы происходящей от известного княжеского рода, — был он взят к генералу Михаилу Афанасьевичу Матюшкину для домашней забавы как шут.
Скучными астраханскими зимами генеральские гости как умели развлекались, потешаясь над мичманскими амбициями. Обычно его поили до бесчувствия, а потом шутники лили ему вино на голову и зажигали. То-то было хохоту... А то — намазывали ему лицо сажею и дразнили. Несчастный пьяница огрызался, когда мог — дрался, а то бранивал обидчиков своих последними словами.
Однажды, очнувшись
На другой день, когда Волынский воротился из степи от калмыцких улусов, кто-то ему все в подробностях, даже с тем, чего и не было, доложил. Артемий Петрович — мало что не взбесился. Поездка его была утомительной и неудачной, и он уже приехал туча тучей.
Причиной недовольства были калмыки. Дело заключалось в том, что одновременно с губернаторством получил Волынский и должность главного начальника над калмыцкими делами. Пост почетный и выгодный, как казалось то в Петербурге. Однако на месте многое вышло не так. Старый хан Аюка умер, и на власть, а также на ханский титул претендовали сыновья, внуки и даже племянник покойного. В Астрахани ходил упорный слух, будто один из претендентов прислал губернатору табун в сотню лошадей за обещание помощи... Тайные «доброхоты» тут же послали известие о сем деле в Сенат. И скоро оттуда пришел запрос. Артемий Петрович, разумеется, тут же отперся, заявив, что получил в подарок лишь пару никуда не годных кляч, на одной из которых и по сей день возят воду для конторских нужд... Далека Астрахань — поди проверь, кто прав, кто виноват. А страсть к подметным грамотам без подписи у обывателя неистребима во все времена.
Скоро Волынский убедился, что почет сей хлопотливой должности сопряжен с весьма большим беспокойством, а доходы от нее мизерные. Оттого-то и вернулся он из калмыцких улусов, кипя негодованием. И как раз — Егор Мещерский... Артемий Петрович потребовал было объяснений у Матюшкина. Но генерал уклонился и выдал несчастного мичмана грозному губернатору головою. Он даже заявил, что рядиться из-за дурака не станет и что Волынский волен взыскивать на том, как пожелает. Позиция, прямо скажем, довольно бессовестная.
И вот несколько времени спустя, когда в Астрахани наступили морозы, губернатор послал за Егором, как бы за надобностью. А когда тот явился, приказал холопам своим привязать мичмана к деревянной кобыле и бить батогами нещадно... Полуживого, без платья выбросили Мещерского на лед и оставили там замерзать. Как он добрался до жилья — никто не знает. Оклемавитись, поволокся мичман с повинной и жалобой на понесенные обиды к своему начальству. А приписан-то он был к команде капитана Соймонова. И Федор Иванович, только-только вернувшийся из похода, выслушав жалостную историю унижений дворянина и офицера, осерчал... Надевши шпагу, он отправился в канцелярию губернатора с претензиями. Разговор вышел крутой.
— Хотя вашему
Волынский попробовал было прикрикнуть. Капитан-поручик того не позволил. Гайдуки губернаторские из-за двери выйти не решились. Лицо и голос у Соймонова были таковы, что все понимали — поколет шпагою, не остановится. Да и Волынский в глубине души опасался, помнил какую-то связь капитан-поручика с царем. Решил отмахнуться: авось пронесет... Или капитан о намерении своем забудет... Но Федор Иванович не забыл. Написал доношение и честь честью в открытую послал оное в Адмиралтейств-коллегию в столицу...
Забегая вперед, скажем, что мало какая жалоба принесла Артемию Петровичу столько неприятностей, сколько «дело мичмана Мещерского». Но то все — впереди. А пока денщик генерала Матюшкина принес Федору Ивановичу известие, что государь Петр Великий «для лутшаго наставления в предбудущих предприятиях» вызывает господина генерал-лейтенанта купно с господином капитан-поручиком в Москву. Там в означенное время должно было состояться коронование ее величества Екатерины Алексеевны. Соймонов приготовил взять с собою карты и планы для отчета о съемках устья Куры.
Они еще не собрались, как по Астрахани разнеслась весть об отъезде губернатора, и тоже в Москву на коронацию...
10
В Москве сам воздух наполнен новостями и сплетнями. Здесь все знают всё и обо всех. Нанося визиты родственникам и знакомым, Федор по пути узнавал придворные новости. Его знакомили со сложной системой взаимоотношений вельмож, называли состояния, наследников. Оценивали дома, лошадей и любовниц. Узнав, что он сопутствует генералу Матюшкину, Соймонова тут же посвятили в историю вражды Михайлы Афанасьевича со светлейшим князем Александром Даниловичем Меншиковым...
К сожалению, я не могу привести достоверных свидетельств об истоках их нелюбви друг к другу. Происходили оные, скорее всего, из ревности к царским милостям, из досады на больший успех другого, на удачу соперника, а совместничали они давно. Соревнование их понятно, если сопоставить хотя бы происхождение обоих.
Михайла Матюшкин происходил из старинного русского рода, ведущего свою родословную от некоего татарина Албуша или Албауша, выехавшего из Орды в Новгород еще в начале XIII века. Позже Матюшкины владели поместьями, расположенными неподалеку от Новгорода по Волхову.
При царе Михаиле Федоровиче Романове Павел Матюшкин служил дьяком приказа Большого прихода. И хотя старая аристократия «дьячню» не больно-то жаловала, сын Павла, Иван Матюшкин, женившись на Федосье Стрешневой, сестре царицы, был возведен в думные дворяне и имел чин окольничего. Таким образом, отец Михайлы, Афанасий Иванов сын Матюшкин, приходился двоюродным братом царю Алексею Михайловичу. Правда, дослужился он всего-навсего до холмогорского воеводы, хотя и был боярином. Немудрено, что Михайла с детства был очень близок к Петру. Семи лет он был назначен к будущему самодержцу комнатным стольником. А подросши, оказался одним из первых «потешных».