Жизнь и судьба Федора Соймонова
Шрифт:
Три года провел молодой Мусин-Пушкин при после Куракине. В 1719-м — ездил в Копенгаген с русской миссией склонять датского короля к союзу против Польши. И хлопоты их увенчались успехом. Год спустя с дипломатическим поручением был Платон Иванович отправлен в Париж. А это было не простым делом, поскольку Франция находилась в оппозиции России. И опять задачи, поставленные перед молодым дипломатом, были выполнены.
После смерти Петра, в трудное для России время, был Платон Иванович отозван на родину. И некоторое время, как тогда говорили, обретался без особого дела, помогая отцу на монетном дворе. Получив превосходное образование и европейский лоск, Платон Иванович был умен, галантен, богат и хорош собой. Не эти ли обстоятельства послужили причиною его недолгой
Тут-то он и столкнулся с тем, как администрация, назначенная из столицы, беззастенчиво разворовывает Россию. Особенно это бросалось в глаза, когда в таких-то делах оказывались замешаны иноземцы. Это случалось. Позже, при Елисавете, в борьбе с иноземным засильем в администрации, фраза «немцы Россию разворовали» станет просто пропагандистским приемом. Свои, конечно, крали больше, но это было как-то не столь обидно. Да на них и управа была какая-никакая. С иноземцами же все дела решались в Петербурге. Мусин-Пушкин начинает одергивать зарывающихся. В Смоленске, куда его направили губернатором, он спорит с англичанами, которые жалуются графу Головину, и с немцами, у коих поддержка кругом. В Казани, будучи на той же должности, арестовывает и отправляет под стражей в Петербург итальянского авантюриста Локателли. После чего его направляют губернатором в Эстляндию. Но тоже ненадолго.
Вернувшись в Петербург, он сходится с Волынским и начинает, не без помощи последнего, свое восхождение по лестнице столичной карьеры. В 1736 году его производят в тайные советники и назначают президентом Коммерц-коллегии, а три года спустя он уже сенатор, начальник канцелярии конфискаций и Коллегии экономии.
Платон Иванович был очень богат. В обеих столицах у него — прекрасные дома, великолепно обставленные, с картинами и скульптурами, вывезенными из-за границы. Отменная библиотека с книгами на разных языках. Ее хозяин в совершенстве владеет французским, голландским, знает немецкий, латынь, привержен европейской культуре и... терпеть не может иноземцев, окопавшихся при дворе.
В своих действиях граф Мусин-Пушкин смел, в суждениях независим. Характер у него гордый, и он часто бывает резок даже с очень влиятельными лицами при дворе. А это друзей ему не прибавляет.
Назначенный в Коммерц-коллегию, Платон Иванович прежде всего выгнал оттуда несколько взяточников-иноземцев и заменил их своими, русскими. Этот акт сразу же поставил его в оппозицию всей немецкой партии при дворе и, к сожалению, не прибавил сторонников среди русских придворных. Тем не менее к 1740 году граф Платон Иванович Мусин-Пушкин был при дворе фигурой видной и значительной.
6
Лихо завернув с заснеженной Мойки в широкие ворота усадьбы, кучер Матюша осадил коней у высокого крыльца, ведущего в сени богатого дома с ярко освещенными окнами. Выскочившие гайдуки бережно приняли приезжего. Поддерживая под руки, помогли взойти по ступеням, отворили двери. Конюхи отвели лошадей в глубину обширного двора, где под длинным навесом уже стояло несколько саней и кибиток, а также одна карета, поставленная на полозья.
Кабинет-министр и обер-егермейстер Артемий Петрович Волынский более других любил свой большой деревянный дом на Мойке, где и живал большую часть зимы. Ныне на том самом месте находится левое крыло известного универмага ДЛТ, или «Дома ленинградской торговли», выходящего на Волынский переулок боковыми помещениями. Мало кто из ленинградцев, не говоря уж о «гостях города», знает, кому обязан названием сей небольшой переулок, соединяющий улицу Желябова (бывшую Большую Конюшенную) с набережной Мойки-реки. Не так было двести пятьдесят лет назад...
Обширная усадьба Волынского была известна всему Петербургу. Дом, людские избы, битком набитые
Кроме жилых домов на территории усадьбы была просторная конюшня, в денниках которой стояли едва ли не лучшие в столице лошади немецкой и неаполитанской, черкасской, грузинской, турецкой и калмыцкой пород. Сам герцог Курляндский не раз жаловал сюда и подолгу чмокал языком, оглядывая стоящих коней.
Нельзя обойти вниманием и кладовые с подвалами. Оные с избытком наполнялись всевозможными съестными припасами, а также настойками, наливками, венгерскими, шпанскими, рейнскими, бургонскими и шампанскими винами. Не забыты были и водки...
В сенях, куда вошел Федор, было тепло. Он скинул шубу, ловко подхваченную прямо с плеч дюжим лакеем в ярком платье. Вся дворня у Волынского была одета в одинаковые ливреи, состоящие из кафтанов песочного цвета, красных камзолов и таких же штанов с серебряными позументами. Дворецкий Волынского Василий Кубанец встретил Соймонова, поклонился, протиснулся бочком в дверь и исчез во внутренних покоях. В доме Артемия Петровича насчитывалось восемнадцать комнат. Хозяин любил похвастать ими, и Федор Иванович знал убранство каждой. Так, он помнил, что в лучших покоях стены были обтянуты красным атласом с травами и обиты шелковыми персидскими канаватами. Прочие же имели шелковые шпалеры или убраны оказывались цветною камкою. Шестнадцать больших венецианских зеркал в золотых рамах и семь в ореховых резных были развешаны по стенам и украшали простенки. Много картин, написанных масляными красками, портретов, среди которых главное место занимали парсуны Петра Великого, Анны Иоанновны и Бирона. Федор вспомнил прекрасную мебель, оружие. В шкафу за стеклами в парадном покое, примыкавшем к кабинету, стояли русские книги. Книг было немного. Несколько астрономических и геодезических инструментов завершали убранство комнат.
Соймонов поворотился к большому зеркалу, у которого горели в шандалах яркие свечи, чтобы поправить загнувшиеся уголки жестких галунов на поддетом под кафтан расшитом камзоле. Поправил парик, обсыпанный по моде пудрой. При дворе, особенно последнее время, большое внимание обращали на одежду. Естественно, что, желая показать свое уважение царствующим особам, Артемий Петрович Волынский старался прослыть записным щеголем. В описи конфискованного его имущества числятся между прочим двадцать пять парчовых, бархатных, гродетуровых, глазетовых и суконных кафтанов и двадцать семь не менее разнообразных и богатых камзолов. Манштейн в своих записках отмечает, что «придворный, тративший на свой туалет в год не более 2000 или 3000 рублей, был почти незаметен». Это обстоятельство весьма смущало Федора Ивановича, не привыкшего к излишествам, но «с волками жить...».