Жизнь и судьба Михаила Ходорковского
Шрифт:
А может быть, у нас в какой-то момент будет даже лучше, чем у них, а?
Очень хочется верить во что-нибудь хорошее». [240]
«Только я отправила Вам мое предыдущее письмо, как «Новая» опубликовала очередную порцию Вашей переписки с Борисом Натановичем, — подключилась я, — где уважаемый мэтр жалуется на черствость современного общества и делится своим скепсисом по поводу его дальнейшего развития в сторону либерализма и гуманизма.
При всех печальных событиях, происходящих в нашей стране (например, суде над Вами с Платоном Леонидовичем), я считаю, что уважаемый мэтр неправ.
240
http://www.novayagazeta.ru/data/2009/042/14.html.
Все
Михаил Борисович, Вы помните, что такое плазма?
На всякий случай напоминаю. Плазма — это частично или полностью ионизированный газ, в котором движением частиц управляют дальнодействующие кулоновские силы. Разноименные заряды притягиваются, одноименные отталкиваются, причем расположенные весьма далеко друг от друга. В результате в плазме легко возбуждаются различные коллективные движения частиц. Например, колебания и волны. И еще, плазма — практически сверхпроводник. И ее считают особым, четвертым состоянием вещества.
Теперь применим эту аналогию к общественным процессам.
1) Традиционное общество.
Напоминает твердое тело. Связи жесткие, подвижность частиц маленькая. Племя состоит из родов, где все друг другу родственники;
2) Индустриальное общество.
Похоже на жидкость. Есть ближний порядок: мегасемьи, например. Есть слои, довольно четко разделенные, но все же есть возможность, разогнавшись, перепрыгнуть из слоя в слой.
3) Постиндустриальное общество.
Газ. Нуклеарная семья. Молекулы мало взаимодействуют друг с другом. Отсюда и «черствость». Молекулы в принципе можно заставить двигаться в одном направлении, если надавить на них сверху поршнем. И подморозить. Давление газа упадет, а значит сверху давить легче. Можно даже заморозить и надавить настолько, что газ вернется в жидкое состояние, а то и затвердеет. Недаром во всех тоталитарных системах присутствовали черты традиционного общества.
4) Сетевое общество.
Термин не мой. Его полно, этого термина. Но сравнений с плазмой я не встречала.
Интернет, и особенно блогосфера, создают эти дальние, причем, горизонтальные связи. Это не поршень, который давит сверху. Это не теплообмен в газе, из-за которого температура выравнивается: если в одной части мира кризис — и в другой будет. Мировые кризисы случались и на предыдущей стадии развития общества.
Интернетовские связи, связи между ЖЖ-френдами и т. д. подобны именно кулоновским силам.
Здесь собирают деньги друг для друга, собирают подписи, организуют движения и сообщества. Причем в течение нескольких дней. И они не замыкаются в виртуальном пространстве, а выходят в реальное. Примеры: движение автомобилистов, сбор подписей за Бахмину [241] и др.
Плазма наша пока, к сожалению, несколько сегментированная. Страны разделяют языковые барьеры. Зато мостиками между ними служат диаспоры. Знаете, сколько в русской блогосфере людей, живущих в Америке, в Германии, в Израиле? И блогера уже не обманешь относительно того, что происходит в этих странах: «Как это? А мой френд написал совсем другое».
241
За освобождение бывшего юриста ЮКОСа Светланы Бахминой, родившей в тюрьме третьего ребенка, в интернете было собрано 96033 подписи. Той же весной ее освободили по УДО.
И тогда становятся понятыми и естественными все эти безумные идеи об учреждении отдельной интернет-юрисдикции, неподвластной никаким местным невиртуальным властям, о создании виртуального
Я вслед за Вами прочла Фукуяму (думаю, Вы сделали ему рекламу). Он убедителен, но тоже описывает предыдущее состояние общества. Упрекнуть его не в чем, статья «Конец истории» была опубликована в 1989-м, когда блогов еще даже не планировалось. Фукуяма не мог заметить тенденций, которых не было. Впрочем, все движется именно в том направлении, которое он увидел. Только история не кончилась. Все-таки сетевое общество отличается от традиционного либерального, хотя мы еще не совсем понимаем, как.
Теперь о свободе. Общество в четвертом состоянии просто не может быть менее свободным, чем в третьем.
Знаете, почему термояд не получается? Наверняка читали об этом.
Дело в том, что плазма обладает еще одним интересным свойством: ее очень трудно удержать в магнитной ловушке, убегает она. А для того, чтобы пошла управляемая термоядерная реакция, плазму (например, смесь дейтерия и трития) надо продержать при температуре 100 млн. градусов не менее 1 секунды. Не получается.
Общество в состоянии плазмы будет очень трудно подчинить».
Шел 2009 год. А с декабря 2010-го коллективные движения плазмы, управляемой с помощью «Твиттера», мы наблюдали во время арабских революций.
Прошел еще год. И в декабре 2011-го «Facebook» собрал стотысячный митинг на Болотной площади в Москве. А потом на проспекте Сахарова, и снова на Болотной.
Плазма пришла в движение.
Но вернемся в 2009-й. Публикации в «Новой газете» продолжались.
Ходорковский послал Борису Натановичу новую «заметку» о свободе и безопасности. Он пишет, что иногда ограничения личной свободы для усиления безопасности действительно необходимы, но «кроме объективных предпосылок необходимости изменений в понятии личной свободы существуют субъективные интересы бюрократии, толкающие в том же направлении. Причем велика вероятность, что и часть «объективных предпосылок» сформирована руками той же группы влияния, чтобы получить предлог для ограничения свободы».
Стругацкий отвечает, как Екклесиаст: «Мы привыкаем (и легко!) к самым продолжительным локальным войнам; мы привыкли к ежедневным голодным смертям в Африке; мы привыкли к авиакатастрофам и к тому, что уличный трафик убивает народу больше, чем серьезная война; очередной Чернобыль способен еще пока нас немного расшевелить, но сколько их еще понадобится на нашу голову — два-три? — чтобы и они приучили нас оставаться в общем равнодушными?»
«Что же касается нашей России с «ее догоняющим развитием» — вряд ли она скажет какое-либо новое слово в этих процессах, — пишет он. — Россия сейчас снова (в который уже раз!) на перепутье, беременна очередной бифуркацией, и такой пустяк, как ужесточение «мер безопасности» (абсолютно обыкновенное для нас действие, совершаемое практически неосознанно, автоматически, почти инстинктивно), не может играть сколько-нибудь существенную роль в ее политической жизни».
И задает свой вопрос: «Властвуют нами все-таки — аскеты или гедонисты?»
«Мы все-таки имеем дело с напуганными гедонистами, — пишет Ходорковский и замечает, что хорошо знает многих из них. — Им хочется жить по-настоящему хорошо, а не так, как членам ЦК КПСС, боявшимся у себя дома кондиционер поставить — «разговоры пойдут!». Причем что такое «жить хорошо», они знают прекрасно — спасибо глобализации. И они прекрасно понимают, что жить хорошо «там» им удастся только в том случае, если не слишком хулиганить «здесь», — потому что мир в последнее время уж очень прозрачный, ничего серьезного не скроешь. А жить хорошо «здесь» при до предела «закрученных гайках» внутри страны попросту невозможно — потому что усердно создаваемый миф «осажденной крепости» веселой жизни не способствует. Особенно если говорить о более или менее широком круге элиты и об их детях».