Жизнь и судьба
Шрифт:
Все, все воссоздаст машина! Но ведь площади всей земли не хватит для того, чтобы разместить машину, все увеличивающуюся в размере и весе, по мере того как она будет воссоздавать особенности разума и души среднего, незаметного человека.
Фашизм уничтожил десятки миллионов людей.
52
В просторном, светлом и чистом доме в лесной уральской деревне командир танкового корпуса Новиков и комиссар Гетманов заканчивали просмотр донесений командиров бригад, получивших
Бессонная работа последних дней сменилась тихим часом.
Новикову и его подчиненным, как и всегда в подобных случаях, казалось, что им не хватило времени для полного, совершенного овладения учебными программами. Но кончилась эпоха учения, овладения режимом работы моторов и ходовой части, артиллерийской техникой, оптикой, радиооборудованием; кончились тренировки в управлении огнем, оценке, выборе и распределении целей, выборе способа стрельбы, определении момента открытия огня, наблюдении разрывов, внесении поправок, смене целей.
Новый учитель — война — быстро подучит, подтянет отстающих, заполнит пробелы.
Гетманов потянулся к шкафику, стоявшему в простенке между окнами, постучал по нему пальцем и сказал:
— Эй, друг, выходи на передний край.
Новиков открыл дверцу шкафа, вынул бутылку коньяка и налил два синеватых толстых стаканчика.
Комиссар корпуса, раздумывая, произнес:
— Кого же нам славить?
Новиков знал, за кого полагалось выпить, потому Гетманов и спросил: «За кого пить?»
Мгновение поколебавшись, Новиков сказал:
— Давайте, товарищ комиссар корпуса, выпьем за тех, кого мы с вами в бой поведем, пусть воюют малой кровью.
— Правильно, прежде всего забота о вверенных кадрах, — проговорил Гетманов, — выпьем за наших хлопцев!
Они чокнулись, выпили.
Новиков с торопливостью, которую не мог скрыть, вновь налил рюмки и произнес:
— За товарища Сталина! За то, чтобы оправдать его доверие!
Он видел скрытую усмешку в ласковых, внимательных глазах Гетманова и, сердясь на себя, подумал: «Эх, заспешил».
Гетманов добродушно сказал:
— Что ж, ладно, за старичка, за батьку нашего. Доплыли до волжской воды под его водительством.
Новиков посмотрел на комиссара, — но что прочтешь на толстом, скуластом, улыбающемся лице умного сорокалетнего человека с прищуренными, веселыми и недобрыми глазами.
Гетманов вдруг заговорил о начальнике штаба корпуса генерале Неудобнове:
— Славный, хороший человек. Большевик. Сталинец настоящий. Теоретически подкован. Большой опыт руководящей работы. Выдержка большая. Я его помню по тридцать седьмому году. Его Ежов прислал произвести расчисточку в военном округе, а я, знаете, в ту пору сам не яслями заведовал… Но уж он поработал. Не дядя, а топор, по списку в расход пускал, не хуже Ульриха, Василь Васильича, оправдал доверие Николая Ивановича. Надо, надо его сейчас пригласить, а то еще обидится.
В тоне его как будто слышалось осуждение борьбы с врагами
— Да, — сказал медленно и неохотно Новиков, — кое-кто наломал в ту пору дров.
Гетманов махнул рукой.
— Пришла сегодня сводка генштабовская, жуткая: немец к Эльбрусу подходит, в Сталинграде спихивают наших в воду. И я прямо скажу, в этих делах есть наша доля, — по своим стреляли, перемолотили кадры.
Новиков внезапно ощутил прилив доверия к Гетманову, сказал:
— Да уж, ребята эти загубили замечательных людей, товарищ комиссар, много, много беды в армии натворили. Вот комкору Криворучко глаз на допросе выбили, а он следователю чернильницей башку разбил.
Гетманов сочувственно кивал и проговорил:
— Неудобнова нашего Лаврентий Павлович очень ценит. А уж Лаврентий Павлович в людях не ошибется, — умная головушка, ох, умная.
«Да-да», — протяжно подумал, не проговорил Новиков.
Они помолчали, прислушиваясь к негромким, шипящим голосам из соседней комнаты.
— Врешь, это наши носки.
— Как ваши, товарищ лейтенант, да вы что, опупели окончательно? — и тот же голос добавил, уже переходя на «ты»: — Куда кладешь, не трогай, это наши подворотнички.
— На-ка, товарищ младший политрук, какие же они ваши — смотри! — это адъютант Новикова и порученец Гетманова разбирали белье своих начальников после стирки.
Гетманов проговорил:
— Я их, чертей, все время наблюдаю. Шли мы с вами, а они сзади идут, на стрельбах, в батальоне у Фатова. Я по камушкам перешел через ручей, а вы перескочили и ногой дрыгнули, чтоб грязь сбить. Смотрю — мой порученец перешел по камушкам через ручей, а ваш лейтенант скакнул и ногой дрыгнул.
— Эй, вояки, потише ругайтесь, — сказал Новиков, и голоса по соседству сразу смолкли.
В комнату вошел генерал Неудобнов, бледный человек с большим лбом и густыми, сильно поседевшими волосами. Он оглядел рюмки, бутылку, положил на стол пачку бумаг и спросил Новикова:
— Как нам быть, товарищ полковник, с начальником штаба во второй бригаде? Михалев вернется через полтора месяца, я получил письменное заключение из окружного госпиталя.
— Да уж какой он начальник штаба без кишки и без куска желудка, — сказал Гетманов и налил в стакан коньяку, поднес Неудобнову. — Выпейте, товарищ генерал, пока кишка на месте.
Неудобнов приподнял брови, вопросительно посмотрел светло-серыми глазами на Новикова.
— Прошу, товарищ генерал, прошу, — сказал Новиков.
Его раздражала манера Гетманова чувствовать себя всегда хозяином, убежденным в своем праве многословно высказываться на совещаниях по техническим вопросам, в которых он ничего не смыслил. И так же уверенно, убежденный в своем праве, Гетманов мог угощать чужим коньяком, укладывать гостя отдыхать на чужой койке, читать на столе чужие бумаги.