Жизнь и учение св. Григория Богослова
Шрифт:
Выше всего поставил я философию, которая заключается в том,
Чтобы повергнуть перед Богом и все прочее, и ученые труды…
Однако же, как сказал я, покорился я воле друзей.
И это послужило как бы подготовкой к будущим подвигам
Или преддверием более значительных таинств. [54]
Таким образом как в Афинах, так и в Каппадокии друзья Григория настаивали на том, чтобы он продолжил карьеру ритора: и там и там он уступил, правда ненадолго. Григорию придется еще не раз жаловаться на" "насилие" "со стороны друзей: для него было характерно уступать просьбам, а потом раскаиваться в своей слабости. В характере Григория была некая нерешительность, которая роковым образом сказывалась на его судьбе: он всегда стремился к уединению, однако же уступал тем, кто призывал его к общественно–полезной деятельности. В результате на протяжении всего срока своего земного бытия он был разорван между необходимостью нести общественное служение, возложенное на него по воле других,
54
PG 37, 1046–1048 = 2.355–356.
Выбор пути
Вскоре после возвращения на родину Григорий принял Крещение. [55] Намерением его было вести жизнь" "философа" ", что в его представлении означало полу–монашеский образ жизни, сочетающий в себе строгий христианский аскетизм с учеными занятиями. Однако по просьбе престарелого отца–епископа он взял на себя управление фамильным имением в Арианзе, что сразу доставило ему немало хлопот. [56] Как старший сын, Григорий являлся наследником всего состояния своего отца. О размерах наследства можно судить по" "Завещанию" ", составленному самим Григорием под конец жизни: в нем упоминаются рабы, земли, скот, одежда и деньги. [57] Сочетать обязанности по управлению таким имением с созерцательной жизнью было нелегко.
55
См. Gallay. Vie, 67.
56
См. Gallay. Vie, 66.
57
Подробнее об имуществе, принадлежавшем Григорию, см. Coulie. Richesses, 9–21.
Вспоминая об этом периоде своей жизни, Григорий так пишет о трудностях ведения большого хозяйства:
Непрестанные и тяжкие заботы,
Снедая душу и тело ночью и днем,
С неба низводят меня к земле — матери моей.
Прежде всего, управлять рабами — это поистине пагубная
Сеть. Строгих господ они всегда ненавидят,
А благочестивых попирают бесстыдно. Ни к злым
Они не снисходительны, ни добрым не покорны. Но против тех и других
Дышат безумным гневом. Кроме того,
Надо заботиться об имуществе, и кесарево бремя [58] на плечах
Всегда иметь, перенося сильные угрозы сборщика податей…
Надо присутствовать среди криков многолюдных собраний и возле высоких тронов,
На которых решаются споры между людьми;
Переносить шумные возражения противников
Или законно претерпевать скорби в запутанных сетях.
Таково это бремя, таков труд… [59]
По справедливому замечанию исследователя, Григорий говорит здесь" "не столько как христианин, сколько как аристократ из поздне–античного общества" ". [60]
58
Т. е. налоги.
59
PG 37, 980–981 = 2.55.
60
Ruether. Gregory, 142.
К тому времени, когда Григорий принял на себя управление домом в Арианзе, Василий вернулся в Каппадокию из путешествий по монашеским общинам Египта, Палестины и Сирии [61] и поселился в Понте, в гористой местности на берегу реки Ирис. Ок. 358 г. он пригласил туда Григория, помня об их мечтах и взаимном обещании вести философскую жизнь по окончании учебы. Григорий ответил письмом, в котором извнинялся за то, что изменил обещанию, хотя и" "не добровольно, а потому, что один закон одержал победу над другим: закон, повелевающий служить родителям — над законом дружбы и единодушия" ". [62] Позже Григорий все-таки приехал к Василию, впрочем ненадолго.
61
См. Василий. Письмо 223; ed. Courtonne, 10–11.
62
Письмо 1; ed. Gallay, 3 = 2.411.
В Понтийской пустыне друзья предавались аскетическим подвигам, о которых Григорий, вернувшись домой, вспоминал в двух письмах–шутках, посланных Василию. [63] В" "серьезном" "письме на ту же тему Григорий с восторгом говорит о своем пребывании у Василия:
Кто вернет мне эти псалмопения, бдения, молитвенные восхищения к Богу, эту как бы нематериальную и бесплотную жизнь? Кто вернет согласие и единодушие
63
Письма 4–5; ed. Gallay, 4–6 = 2.412–414.
64
Письмо 6; ed. Gallay, 7–8 = 2.414–415.
Мы видим, что помимо аскетических подвигов, Василий и Григорий занимались в Понтийской пустыне литературной деятельностью. В частности, Григорий, по его собственному свидетельству, помогал Василию в составлении нравственных и аскетических правил. Правила Василия Великого сыграли в истории восточного монашества не меньшую роль, чем правила св. Бенедикта в истории западного монашества: до сего дня правила Василия являются основой монастырских уставов Православной Церкви. [65]
65
О роли Василия в формировании каппадокийского монашества см. в разделе" "Монашество" "в гл. II нашей работы.
Василий и Григорий также ежедневно читали Священное Писание и систематически изучали труды Оригена; в Понтийской пустыне ими был составлен сборник фрагментов из сочинений Оригена под названием" "Добротолюбие" "(philokalia, букв."любовь к красоте" "). Наследие великого александрийца уже тогда было предметом горячих споров: все крупные богословы IV века разделялись на сторонников и противников Оригена. Василий и Григорий относились к первой категории, [66] однако сознавали, что не все в трудах Оригена бесспорно с догматической точки зрения, а может быть и предвидели, что некоторые его мнения будут осуждены Церковью. Поэтому в" "Филокалию" "не вошли тексты догматического характера: Ориген интересовал Каппадокийцев не столько как богослов–догматист, сколько как апологет, христианский философ и экзегет. [67] Впоследствии Григорий посылал копии" "Добротолюбия" "в подарок своим друзьям. [68] "Добротолюбие" ", включающее в себя главным образом фрагменты из монументального творения Оригена" "О началах" ", до сих пор служит основным источником, содержащим греческий текст этого сочинения. [69]
66
В семье Василия уважение к Оригену было давней традицией: его бабушка, Макрина–старшая, училась у Григория Чудотворца, который, в свою очередь, был преданным учеником Оригена.
67
Gribomont. Basile I, 233.
68
Письмо 115; ed. Gallay, 88 = 2.502.
69
Полный текст сохранился только в латинском переложении Руфина.
Пожив у Василия некоторое время, Григорий вернулся в Назианз. Это возвращение было связано не только с обязанностями Григория по управлению домом и его чувством долга перед родителями, но и с неким внутренним колебанием между стремлением к созерцательной жизни и сознанием необходимости приносить общественную пользу. Григорий всей душой стремился к уединению; вместе с тем он чувствовал себя призванным к некоей миссии, сущность которой была ему пока еще не совсем ясна. Он также хорошо понимал, что такой образ жизни, который предполагает удаление в пустыню и аскетическое трудничество, плохо сочетается со стремлением к книжной мудрости. Григорий искал для себя некий промежуточный,"средний" "путь, идя по которому, он мог бы сочетать аскетический образ жизни с учеными трудами и, не лишаясь уединения, приносить пользу людям:
Наконец, нужна была мужественная решимость.
На внутренний суд собираю друзей,
То есть свои помыслы — этих искренних советников.
Но страшный вихрь объял ум мой,
Когда искал я лучшее из лучшего.
Давно было решено все плотское низринуть в бездну,
И теперь поступить так нравилось мне больше всего.
Но когда рассматривал я божественные пути,
Нелегко было найти путь лучший и гладкий…
Приходили мне на ум Илия Фесвитянин,
Великий Кармил, необычайная пища,