Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
Шрифт:
Ревность
Помня совет ректора сообщать ему о моих «выходках», я вскоре после ухода из дома зашел к нему и стал витиевато подводить базу под разговор об этом.
— Все знаю! — перебил меня ректор, — мы живем в маленьком городе и работаем тоже не в МГУ. А потом этого и следовало ожидать: типично ВУЗовская история. Преподаватель защищает докторскую, становится профессором — вот и подавай ему новую жену. Обычно женятся на красавицах намного моложе себя — вы что-то здесь сплоховали, Тамара Федоровна — ваша ровесница. Если честно, я ожидал, что вы уйдете к этой студентке, с которой
— и вы будете искать работу в другом городе.
Видя, что я замотал головой, ректор устало продолжил: — И не пробуйте меня разубедить! Я значительно старше вас и ВУЗовскую жизнь знаю наизусть. Новоиспеченный пожилой профессор женится на молодой, переезжает в другой город, получает квартиру, но в нагрузку получает инфаркт, а может и инсульт
— кто как. Инвалидом он долго не живет и оставляет молодой жене хорошую квартиру. Отличие вашего случая только в том, что вы сами молоды, а ваша избранница не юна. Интеллектом, что ли взяла? — заинтересовался ректор. Попытаюсь «выбить» однокомнатную квартиру, но не для вас, а для нее. Давать вам квартиру вторично — это криминал. А ей — можно, уж больно условия проживания у нее плохие! — успокоил меня ректор.
Меня поразила осведомленность ректора обо всех сотрудниках института. Я же часто забывал имена и отчества даже преподавателей нашей маленькой кафедры.
— Нет, не бывать мне ректором, — подумал я, — и не надо! Не надо мне ваших почестей, не надо и ваших оплеух! — как говорил Шолом-Алейхем — мудрый еврейский писатель.
Моя личная жизнь, оказывается, живо обсуждалась не только среди преподавателей КПИ, но и в гораздо более широком круге лиц. Как-то еду в поезде в Москву, а со мной в купе какой-то начальник с Аккумуляторного завода. В лицо знаком, наверное, встречались на каком-нибудь городском «активе».
— Чем занимаетесь? — спросил я попутчика после формального знакомства.
— Да все сплетничаем, — уныло ответил он, чем еще в Курске можно заниматься?
— И о чем же сплетничаете? — поинтересовался я.
— Да все о вас, Нурбей Владимирович, — честно признался попутчик, — больше интересных тем и нет!
— Вот скукотища-то! — подумал я с тайным удовлетворением.
Более того, эти сплетни приобретали не только надуманный и фантастический характер, но и физически влияли на судьбу людей, достаточно далеких мне.
Секретаршей у меня одно время работала девушка, студентка-вечерница из той же группы, что и Томочка. Как на грех — блондинка и, вы не поверите, тоже звали Тамарой. Я на нее почему-то внимания как на женщину не обращал, даже имя это как-то прошло мимо моего сексуального внимания.
И как-то, уже после моего ухода из дома, вдруг эта Тамара приходит на работу перекрашенная в брюнетку, чернее воронова крыла. Я даже не сразу узнал ее. А на мой вопрос, почему она вдруг выкрасилась в такой необычный для Курска цвет, Тамара расплакалась, и призналась, что в группе все считают ее моей любовницей.
— Блондинка, Тамара, на той же кафедре работаешь — и не любовница Гулии? Расскажи кому-нибудь другому!
Вот и выкрасилась в «отталкивающий» для меня цвет — черный. Не стал я огорчать ее тем, что самая красивая Тамара в моей жизни была именно
Вот в такой атмосфере жили мы с Тамарой Федоровной, а отдушиной у нас было лето. И хоть у нас отпуск был двухмесячный, но и его не хватало для забвения курских сплетен и жилищных неудобств.
Тамара не очень любила жару и море, поэтому мы решили первый месяц отдохнуть на озере Селигер, а во второй — поехать на недельку в Санкт-Петербург (тогда Ленинград). Три путевки в турбазу на Селигер достал Толя Черный (помните нервотрепные испытания автобуса с гидравлическим гибридом?), и мы выехали туда втроем.
Нет, прошу вас, не надо плотоядно улыбаться! На сей раз, все было культурно, чинно и благородно, хотя у наших коллег-туристов складывалось иное мнение. Их удивляло, почему мы жили в одном домике, хотя Толя спал в отдельной комнате. Им не давало покоя то, что Толя как огня боялся женщин, а они пытались «нахрапом» овладеть красивым и степенным брюнетом. Но он почему-то не замечал этих энергичных женщин! Женщин бесило то, что в походах мы всегда втроем садились в одну лодку, и два мужика-гребца приходилось на одну «бабу», в то время как иные лодки вообще оставались без единого мужика
— гребли «бабы».
И, наконец, их шокировало то, что в тех же походах мы втроем спали не только в одной палатке, но и в одном спальном мешке «спальнике», правда, очень просторном. Они просто не замечали того, что Толя дежурил у костра первую половину ночи, а я с Тамарой — вторую. И в этот «спальник» мы ложились не сразу все, а поочередно — то мы вдвоем, то Толя — один.
Интересующиеся девицы подходили иногда к Толе с расспросами: простите, мол, великодушно, но не поделитесь ли вы с нами, что вы все время втроем делаете? На что Толя совершенно серьезно им пояснял, что мы — алкоголики, привыкли в своем городе всегда выпивать «на троих», причем именно в этой компании, и здесь не хотим бросать своей привычки.
— А то, что вы думаете, — продолжал Толя, — это чепуха, потому что алкоголь и секс — несовместимы!
Девицы серьезно кивали головами, но уходили все равно не удовлетворенные ответом Толи.
Но тут произошло событие, вызвавшее переполох в женской «фракции» турбазы, а она включала подавляющую часть контингента наших туристов. Приехавшая недавно красивая блондинка из Армавира поразила сердце Толи. Сам он стеснялся подойти к ней познакомиться, и поручил это мне. Но вдруг у Тамары проявилась отрицательная черта характера, которую я раньше не замечал, и из-за которой, как я понял, она и развелась с мужем. Черта эта — болезненная ревность и страшная, доходящая до абсурда, подозрительность при этом.
Видя, что я хочу подойти к красивой блондинке, Тамара посмотрела на меня тяжелым взглядом, от которого я сразу почувствовал себя негодяем.
— Что, одной бабы тебе мало? — тихо прошипела она мне с оксфордским прононсом, и сама пошла знакомиться с Аней — так звали блондинку. Вернувшись с ней, Тамара представила ей Толю, а потом уже и меня:
— А это — Ник, мой муж!
С этого момента Толя и Аня были неразлучны. Женская «фракция» изгнала Аню из своего общежития и Толя «поселил» ее в своей комнате в нашем двухкомнатном домике. Мы жили весело, но Тамара не оставляла меня наедине с Аней.