Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

Никонов Александр Петрович

Знал бы — не уехал из Челябинска, а лег бы прямо на вокзале на рельсы и дал пыхтящему и вонючему паровозу медленно переехать себя — жестокое и необузданное животное кавказской национальности!

Но студент-отличник вместе с товарищами благополучно доехал до Сталинграда, денек погулял там, добрался затем до Сочи, понежился там на пляже. При этом попросил товарищей изрисовать его тело химическим карандашом на манер наколок — татуировок: «Целина», «Не забуду целину», «Привет комбайнерам!», снабдив эти надписи рисунками солнца, восходящего над целиной, комбайна и копны сена в стороне. Так изрисованный и прибыл студент в свой родной Тбилиси, который встретил его, как героя.

А вскоре

прибыли и именные благодарственные грамоты от ЦК Комсомола Казахстана за самоотверженную помощь в уборке богатого целинного урожая! Какую помощь, в какой уборке, какого урожая? Ведь не было ни одного, ни другого, ни третьего! А как же обещание управляющего выгнать меня из института?

Так, где ж угрозы Тугая?

Спросите вы у бугая!

Прощай целина. Прощай летняя школа лицемерия, обмана, опасностей, лжи, ханжества, вражды, жестокости, выживания, помощи и земной любви! Спасибо за науку, но больше я туда не хочу!

Женитьба

Главной задачей по приезду домой я считал сгонку веса и вхождение в спортивную форму. Как я уже говорил, на целине я прибавил около 25 килограммов, но не мышц, а чистого (сомневаюсь, что чистого, наверное, в смеси с соломой и половой!) жира. Около 10 килограммов ушло за последние голодные дни, когда нас перестали кормить, и утомительную, безденежную дорогу. В Тбилиси я прибыл около 75 килограммов весом. Жим сохранился, я легко жал на тренировках 110 килограммов, но это было хорошим результатом для моего прежнего, а не настоящего веса. А рывок и толчок я почти позабыл. Техника забывается быстро! Только к весне я довел свой вес до 62–63 килограммов, когда можно было оперативно согнать вес до полулегкого — 60 килограмм. Это было достигнуто и диетой (попросту голодовкой) и постоянными встречами и времяпрепровождением с моей, как я считал невестой, Лилей.

Она не скрывала, что у нее был молодой человек, который считался ее женихом, хотя отношения у них были вполне платонические. Но Лиля любила его, а гуляла со мной, видимо, только потому, что видеться с ним она могла редко. Парень этот был старше Лили, учился и работал, в общем, был занят делами. Когда же я стал настаивать на определенности с ее стороны, она переговорила с женихом об их будущем. Он не отрицал, что видит свое будущее с ней, но пояснил, что жениться сможет только по окончании института, когда он будет достаточно хорошо зарабатывать и иметь квартиру. Вообще, это — взвешенный и современный подход к данной проблеме, но где тогда, черт возьми, любовь?

Хуже, когда есть любовь (или ее суррогат — страсть), но нет ничего другого — ни денег, ни положения, ни своей квартиры. Это я говорю о себе. И совсем плохо, когда нет любви (и даже ее суррогата), и ничего из перечисленного другого, а есть только желание не остаться «в девках». Лиля была на три года старше меня, а тут ее немедленно берет замуж, пока еще студент, но перспективный — отличник, спортсмен.

Теперь я понимаю, что поступил скоропалительно, главным образом, сбил ее с толку. Для чего была эта официальная женитьба, когда встречаться и даже жить вместе, вполне можно было и без этого. Она сама мне об этом говорила, правда гораздо позже.

Одним словом, поговорила она со своим женихом, а на следующее утро сообщила мне, что замуж за меня пойти согласна. Мы решили пожениться в марте. Нужно было познакомить родителей и тому подобное.

Раньше среди студентов добровольно-принудительно распространяли лотерейные билеты. Шутки ради нам на двоих дали один билет — вроде, почти семья. И на этот билет выпал выигрыш — 30 рублей. Мы решили романтически зарыть эти деньги в землю и откопать в день женитьбы, чтобы купить шампанское.

Я заготовил специальную свинцовую

капсулу, куда мы должны были поместить деньги и зарыть в любимом нашем парке физкультурника (помните прогулку с девочкой — Сашей?). Деньги были у Лили, капсула у меня. Но когда я в назначенный день мы встретились у парка физкультурника, Лиля передала мне не 30 рублей — точную сумму выигрыша, а 29 рублей 80 копеек. Оказывается, она разменяла эти деньги, чтобы заплатить за трамвай.

Я был совершенно обескуражен этим поступком. Разменять заветную сумму ради билета на трамвай? Да я лучше не сел бы в этот трамвай, а пошел бы пешком, или проехал бы без билета, или взял бы с собой еще денег, не сошелся же мир на этих тридцати рублях? Но она поступила именно так, и мы поместили в капсулу эти 29 рублей и 80 копеек и зарыли в определенном месте (два шага от дуба и три шага от платана).

В марте мы пошли в ЗАГС нашего района, чтобы подать заявление. В этот ЗАГС нужно было пройти через двор, подняться по винтовой железной лестнице, на которой через одну не хватало ступенек. Над жилым домом на мансарде в двух обшарпанных комнатах размещался ЗАГС. В одной из комнатушек сидела злющая тетка, которая выискивала различные причины, по которым нельзя было расписать новобрачных. В другой каморке стояла длинная скамья перед столом, причем мебель была, как в тюрьме, прибита к полу. На стенах висели образцы заявлений на заключение брака, на его расторжение, на что-то еще, причем все эти образцы, как и стены, были сплошь исписаны грязными ругательствами и разрисованы иллюстрациями на соответствующую тему. На столе стояла привинченная к нему чернильница, заполненная дохлыми мухами, и перьевая ручка, привязанная к столу цепочкой от смывного бачка унитаза.

Мы заполнили заявления, тетка брезгливо взяла его и придирчиво осмотрела. Ошибок, вроде, не было.

Приходите через два, нет через три неделя! — не глядя в глаза, злобно проворчала тетка. Я положил пятидесятирублевку в мой паспорт и подал ей оба документа. Тетка уже более охотно взяла паспорта, стряхнула купюру в ящик стола и поставила печати в паспорта. Нам же велела расписаться в амбарной книге в местах, где она поставила «птичку». Поздравления, наверное, стоили дороже, поэтому делать этого она не стала.

Все, мы муж и жена! Мы, проваливаясь в выбитые ступеньки, быстро сбежали вниз и помчались в институт на тренировки — мы уже опаздывали на них. У меня тренировка не пошла, я скомкал ее и стал ждать, теперь уже жену. Лиля протренировалась нужное время, мы встретились и пошли в парк физкультурника откапывать наш клад.

Уже вечерело. Мы шныряли между деревьями, которые за прошедшие два месяца сильно изменились. Я тыкал перочинным ножом в условленное место, но капсулы не находил. «Неужели кто-то вырыл?» — мелькнула, было, мысль, но тут нож наткнулся на мягкий свинец. Я вынул капсулу, стряхнул с нее землю и мы пошли на выход из парка. Слава парка физкультурника была все той же, и кучки вуайеристов так и шныряли в поисках влюбленных парочек, чтобы поонанировать всласть. Но мы не дали им повода заниматься своим извращением. Один из них так и остался недовольно стоять с выпростанным «хвостиком», пока я, проходя мимо, не поддал его под зад ногой.

Мы вышли на проспект Плеханова и стали искать по магазинам шампанское. Сейчас странно это слышать, но шампанское надо было искать в Грузии — стране вина! И нашли мы только красное шампанское, которое не пили до этого никогда. Забегая вперед, почти на двадцать лет, скажу, что второй раз я встретил в жизни красное шампанское в ресторане в Курске, где мы с Лилей «отмечали» наш развод. Не нашлось в ресторане никакого шампанского, кроме красного. Она даже ахнула — надо же — женитьба с красным и развод — с красным!