Жизнь и время Гертруды Стайн

Басс Илья Абрамович

Письмо Андерсона в январе 1941 года принесло последние новости: успех новой книги Хемингуэя и неожиданная смерть Скотта Фитцджеральда. «У бедняги Скотта, — сообщал Андерсон, — наступило трудное время. Его жена сошла с ума, да и он сам развалился, уйдя в запой». Смерть от инфаркта застала Фитцджеральда за работой над новым романом о Голливуде.

А следом — трагическое известие о смерти самого Андерсона от перитонита, случившегося во время путешествия в Южную Америку. Его жена переслала последнее письмо от Шервуда, подготовленное им к отправке незадолго до смерти, с собственной припиской: «Он часто и с любовью говорил о Вас».

Гертруда поместила о друге прочувствованный некролог Сладкий вкус Шервуда.

Вторжение Германии во Францию привело к заключению перемирия,

по которому Францию рассекли на две половины — оккупационную, под управлением германской администрации, и не оккупационную, под управлением маршала Петэна. На две половины раскололся и французский народ. Одни посчитали действия правительства, сдавшего Германии страну без сопротивления, предательством и участвовали в подпольной войне за освобождение. Другие ставили в заслугу спасение от бессмысленного кровопролития и сотрудничали как с немцами, так и с правительством Петэна, расположившимся в городе Виши. Гертруда стала на сторону Петэна: «Петэн был прав, заключив перемирие, и мало-помалу я поняла это…. во-первых, так было гораздо удобнее для нас — тех, кто жил здесь, а, во-вторых, это стало важным элементом в итоговом поражении немцев».

Корреспондентка американского журнала Вог,каким-то образом посетившая Стайн в начале 1942 года, нашла в жизни женщин мало изменений. Деньги из Балтимора и от издателя Беннета Серфа, проделав неимоверный зигзаг по нескольким странам, доходили в конечном итоге до Билиньина. Стайн много читала (детективы и приключенческие романы) и много писала в то время. Полноценные продукты питания, конечно, уступили место заменителям: древесный алкоголь вместо — эссенции, виноградный сахар вместо сахара и т. п. Да и у самой Гертруды раскатистый, сердечный смех сменился мирной, тихой улыбкой. Заточения, впрочем, как не бывало: крестьяне из ближних домов и издалека заходили к ней поболтать и поделиться невеликими деревенскими новостями.

До ноября 1942 года в юго-восточной части Франции немецкие войска практически не квартировали. Карьера Бернара Фея при Петэне вознеслась — он занял весьма престижную должность директора Национальной библиотеки, постоянно находился в Париже, но регулярно навещал Виши как советник президента.

По его словам, сказанным после окончания войны, он постоянно оказывал всяческую протекцию обеим женщинам, посылал им дополнительное питание. В своих мемуарах Фей упоминает беседу между ним и Петэном, в которой он просил о помощи талантливой Гертруде Стайн, прозябающей в нищете. В результате Петэн якобы продиктовал письмо помощнику префекта того района, где проживали американки, прося защитить их от возможных неприятностей.

Трудно сказать, до какой степени Гертруда продолжала полагаться на суждения Фея и была под его влиянием. Но достоверно известно, что по его наущению Гертруда работала над заданием для Петэна: переводила речи Маршала для американской версии сборника и сочинила вступление к нему. Вступление было неприкрытым панегириком престарелому Петэну. В нем утверждалось, что всякий во Франции под его руководством постепенно восстанавливает свое здоровье и силу, обретает свободу и прежнюю жизнеспособность. «Я должна заявить, — писала она в заключение, — что мало-помалу даже наиболее критически настроенные и агрессивные из нас постепенно стали поступать так, как просил французов Маршал — верить в него и в то, что Франция будет жить».

Фей надеялся, что фамилия Стайн в материалах будет способствовать поддержке Петэна американцами. Не исключено, что и перевод всего сборника предполагалось отдать Стайн. Сотрудничество Гертруды с Петэном, пусть и под влиянием Фея, несомненно, вызвано ‘скользким’ положением женщин в период войны.

В ноябре 1942 года Германия оккупировала Вишистскую зону Франции, влияние Петэна резко уменьшилось. Резко уменьшились и возможности Фея. А уж о переписке с американскими корреспондентами нельзя было и думать — Америка вступила в войну с Германией.

Для Стайн и Токлас, как и для большинства населения, наступили тяжелые времена. Вдобавок владельцы дома в Билиньине потребовали его освободить. Видимо, зная происхождение и статус своих жильцов, хозяева постарались оградить себя от возможных неприятностей при появлении в местечке немцев. Женщины, привязавшиеся к своему жилищу за долгие годы проживания, перенесли

эту новость с большим трудом, даже пытались отсудить свое право оставаться в доме, но безуспешно; история только привлекла нежелательное внимание властей. Их постоянный адвокат в Билиньине передал послание от помощника префекта в Белли: «Посоветуйте женщинам незамедлительно бежать в Швейцарию; если возможно, завтра, иначе попадут в концлагерь». Местные власти даже гарантировали свободный проход в рядом расположенную Швейцарию, но упрямицы себе не изменили и решили испытывать судьбу далее: перебрались в начале февраля 1943 года в соседний городок Кулоз. Друзья нашли им обширный особняк с двумя проживавшими там сестрами; одна колдовала на кухне, другая следила за домом. Гертруда и Элис были безутешны — ни знакомых, ни их любимого огорода. Похоже, наличие неподалеку немецкого центра контрразведки беспокоило их меньше.

В местной мэрии их зарегистрировали как француженок. Мэр прекрасно знал, с кем имеет дело, но обещал закрыть глаза на ‘необходимый’ обман: — послать двух крайне пожилых женщин в лагерь означало, по его разумению, послать их на верную смерть.

Тяжело было начинать на новом месте; прилежащий участок засеяли картофелем и другими овощами; купленная коза снабжала ежедневным молоком. В Билиньине они общались с фермерами, в Кулозе в основном с рабочими-железнодорожниками. Приходилось часто ездить в соседние городки, например, в Шамбери, к зубному врачу или за хлебом, и каждый раз надо было оформлять бумаги на проезд, подвергаясь опасности. При перебоях с транспортом Гертруда не один раз покрывала нужное расстояние пешком (иногда до 16 км). Ежедневные долгие прогулки поддерживали приемлемую физическую форму. Деньги не всегда помогали — среди местных жителей был распространен бартер, принимавший временами характер тройного обмена.

Постоянные дружеские беседы с местными жителями помогли наладить добрососедские отношения. Среди местного населения женщины воспринимались как ‘симпатичные незнакомки’. Несмотря на все страхи, соседи приняли Гертруду и Элис на новом месте вполне, вполне дружелюбно. Мэр Кулоза и его обитатели умели держать язык за зубами. Никто из 250 немецких солдат и офицеров, расквартированных в Кулозе, не подозревал о национальности новых поселенцев. Местные французские власти уничтожили все регистрационные бумаги и «делали все возможное, чтобы нас защитить». Но иллюзий относительно своего положения Гертруда не строила: «Каждый сосед доносил на соседа за незаконные делишки или кражу».

Токлас вспоминала, как однажды у них в особняке поселились немцы — два офицера и их денщики. В спешке приготовили для них комнаты, но все продукты спрятали. Спрятали и английские книги. К радости всех обитателей дома, через две недели нежданные гости, так и не дознавшись, у кого столовались, убрались.

В августе 1943 года пришло известие от молодого французского издателя Тавернье, временами печатавшего на свой риск и страх некоторые отрывки из Автобиографии каждого.На сей раз он извещал Гертруду, что она попала в т. н. ‘лист Отто’ [68] . Мизерная сумма за публикации во франкоязычных изданиях, в основном статей, исчезла. Начались серьезные материальные трудности. Никаких денежных переводов из США не поступало. Иногда приходили письма от Фея с вложенными в конверт талонами на хлеб. Соседский бизнесмен Поль Женен, интересовавшийся литературой, попытался получить деньги по чеку, выписанному Гертрудой. Но убедившись в небезопасности процедуры, предложил помощь без всяких условий. В течение шести месяцев он переводил им небольшие суммы денег, достаточные, чтобы сводить концы с концами. В какой-то момент пришлось продать работу Сезанна — портрет его жены. Картину купил швейцарский житель, перешедший границу. Гертруда с благодарностью вернула Женену деньги. Токлас прокомментировала продажу весьма выразительно: «Мы ‘съели’ мадам Сезанн». Со второй картиной, портретом работы Пикассо, расстаться никто не захотел.

68

В сентябре 1940 германский посол в Виши Отто Абетц обнародовал перечень фамилий писателей, чьи произведения подлежали запрету на публикации.