Жизнь и время Гертруды Стайн
Шрифт:
Вильям Роджерс, совершивший почти двухнедельное путешествие с женщинами по югу Франции после окончания Первой мировой войны, вспоминает постоянные стычки между его спутницами: «Стайн вела себя как шаловливый ребенок, ищущий любых приключений, а Токлас — как взрослая женщина, с постоянно поджатыми губами. <…> Если одна являла собой созидательную натуру, другая — необычайно практичную. Egoсидело на переднем сиденье… Alter ego— на заднем» [86] .
86
Rogers, W When This You See Remember Me,New York, Rinehart [1948].
Вспомним известный эпизод ссоры женщин, свидетелем которого стал Хемингуэй [ Праздник, который всегда с тобой].По всей видимости, он услышал резкую и не очень-то цензурную фразу из уст Элис, выговаривающую Гертруде. Да настолько резкую, что та покорно просила прощения. Гертруда
Катарина Стимпсон [87] , проанализировав произведения Стайн, пошла еще дальше и заговорила о влиянии Элис на литературное творчество Гертруды:
87
Stimpson, C. Gertrice/Altrudeв сборнике Mothering the mind: twelve studies of writers and their silent partners,New York, Holmes & Meier, 1984.
Элис оказалась женщиной с твердым характером, и Гертруда стремилась угождать ей. В автобиографической зарисовке Добрые годыЭлис говорит: «Ты не должна это вставлять в книгу». Таков мог быть образец запретов Элис в области лингвистики; ведь сам императив фразы демонстрирует и ее силу.
Вот почему воспоминания некоторых парижских эмигрантов того времени, обвинявших именно Гертруду в неожиданном прекращении дружеских связей, надо принимать скептически. Элис, будучи по натуре воинственной, была готова сражаться и вполне возможно, получала от сражения с врагами удовольствие, не меньшее, чем от общения с друзьями. Элис никак не хотела делить подругу ни с кем. Она даже ухитрилась при единственной встрече с племянницей Гертруды попенять той за первое имя. Племяннице при рождении дали имя Гертруда Стайн,и ‘винить-то’ надо было мать — Берту Раффель.
Морис Гроссер, принимавший участие в постановке оперы Четверо святыхи неоднократно посещавший Париж, винил во всех скандалах и разрывах именно Элис [88] .
Но ошибется тот, кто посчитает Элис просто сварливой женщиной, эдакой сократовской Ксантиппой. По всей видимости, у нее были основания для некоторых скандалов и раздоров.
Твердо стояла Элис на страже супружеской верности и испытывала ревность ко всякому, кто приближался чересчур близко к ее божеству. И была при этом бескомпромиссна. Посещение салона Натали Барни и знакомство с ее посетителями, точнее посетительницами, убедили Элис, что надо держать ухо востро. Об истории с Мейбл Додж, Эттой Коун уже говорилось выше. Но обратимся к признанию Аннетт Розеншайн.
88
Maurice Grosser on Gertrude Stein and Alice Toklas in The company they kept: writers on unforgettable friendships,New York, New York Review Books.
В середине 20-х годов Аннетт появилась с визитом на Флерюс. К тому времени она серьезно увлекалась скульптурой и привезла несколько своих небольших работ показать Гертруде. Она установила образцы в отдаленном углу комнаты и показала Элис. Ответную реакцию Аннетт описала как «мертвую тишину». А в тот момент, когда позвали Гертруду, Элис отключила верхний свет, оставив салон в полутемноте. Лишь позднее Розеншайн поняла, что таким образом Токлас хотела положить (и положила) конец ее близости к Гертруде [89] . Оскорбленная Аннетт, вернувшись домой, уничтожила все ранние письма Токлас.
89
Rosenshine Annette Life is not a Paragraph,manuscript, Beinecke Rare Book and Manuscript Library, Yale University.
И уж совсем необычный пример приводит Дайдоу, одна из исследовательниц творчества Стайн [90] . Анализируя написанное в 1932 году произведение Стансы в размышленияхи сравнивая рукопись с опубликованным текстом, Дайдоу наткнулась на нечто первоначально труднообъяснимое: везде, где можно было, модальный глагол ‘may’ был заменен на другой модальный глагол ‘сап’. Хотя такая замена в ряде случаев почти равноценна, иногда она делает текст менее понятным. Но совершенно абсурдным казалось исправление месяца ‘May’ на ‘day’ (день) или ‘today’ (сегодня). Догадка могла придти в голову только глубокому знатоку жизни Гертруды Стайн. А заключалась она в следующем. Когда Элис обнаружила (в самом начале 30-х) неопубликованную повесть Q.E.D.,она пришла в ярость и потребовала от Гертруды уничтожить все письма Мэй Букстейвер. Этого ей показалось недостаточным — стереть, стереть, где только возможно. Имя Мэй (May, may) вызывало у Токлас приступ паранойи, и кажется несомненным, что она заставила Гертруду убрать всякое упоминание имени соперницы, хотя бывшей и незнакомой. Напомним, что Элис после смерти Гертруды пыталась скрыть рукопись, оттягивая момент публикации. Сокрытие самого факта ранней любви Гертруды к другой женщине Токлас сочла предательством и нарушением клятвы. Именно с весны 1932 года друзья заметили, что Элис и Гертруда время от времени ссорились, и так продолжалось несколько лет.
90
Dydo, U. Stanzas in Meditation: The Other Autobiography.Chicago Review, Vol. 35, No. 2 (Winter, 1985), Chicago. 1985.
Угроза
Дональду Сазерленду, одному из первых биографов Стайн, удалось в 1962 году побеседовать с престарелой Токлас. В дружеском разговоре и воспоминаниях (у Элис сохранилась отличная память) зашел разговор о Хемингуэе. «Я заставила Гертруду избавиться от него», — заметила без экивоков Токлас. Сазерленд это знал, но знал и нечто другое: отношения между Стайн и Хемингуэем в одно время вышли за рамки литературной дружбы или привязанности. Ему стало известно содержание письма Хемингуэя, написанное после смерти Гертруды Вильяму Роджерсу (29 июля 1948): «… я всегда хотел трахнуть ее, она знала об этом; то было хорошее и здоровое желание и имело куда больше смысла, чем многое в наших разговорах» [91] .
91
Hemingway Е. Selected letters, 1917–1961. Scribner, New York, NY, 1981.
А дальше следует неожиданная исповедь Сазерленда:
Мне не составило труда поверить этому, поскольку во время второй [моей] встречи, она [Гертруда] подошла чересчур близко ко мне и моя сексуальная реакция была недвусмысленной, а принимая во внимание, что мне было девятнадцать, а ей шестьдесят, ошеломляющей. Она написала в книге Автобиография каждого,что я выглядел нервным при нашей первой встрече [92] . В тот [второй] раз слово ‘нервный’ и близко не отражало мое состояние [93] .
92
Сазерленд умолчал, что она назвала его и очень красивым.
93
Sutherland, D. Alice and Gertrude and Others,Prairie Schooner, Vol. 45, No. 4 (Winter 1971/72). University of Nebraska Press. Lincoln, Nebraska.
Сазерленд прозрачно намекает, что Гертруду привлекали мужчины. Элис и сама догадывалась об этом, потому и разрубила треугольник или зарождавшуюся любовную интригу с Хемингуэем. «И когда подумаешь, сколько у него было жен! Я думаю, была права», — таково искреннее признание Элис.
Внешняя сторона жизни ‘супругов’ достаточно хорошо известна из многочисленных свидетельств. Но биографов, литературоведов и психологов различных специализаций интересовала интимная сторона их союза, а еще точнее, сексуальный ее аспект. Начиная с середины 1990-х годов гомосексуальная ориентация начала приобретать некоторый статус открытости и приятия определенной частью общества, повысился и интерес исследователей к интимной жизни Стайн-Токлас. Действительно ли, как полагали многие, просто-напросто пара старых дев приняла решение жить вдвоем — и всё? И ни о какой лесбийской эротике речь не должна идти — ведь ни в опубликованных творениях Стайн, ни в ее корреспонденции, ни в воспоминаниях современников никаких прямых указаний на сексуальный характер отношений пары не находилось. Друзья знали, но хранили молчание. Разве что Хемингуэй впервые и лишь чуть-чуть приоткрыл тайную завесу. Гертруда как-то высказалась вполне откровенно. В один морозный день, уютно устроившись в теплой студии Стайнов, Хемингуэй получил наставление от хозяйки, которое пролило свет на тогдашнее понимание Гертрудой вопросов гомосексуализма. В цитате из его романа [ Праздник, который…]Гертруда осуждает мужской гомосексуализм, но благосклонно говорит о лесбийстве: «Вы, в сущности, ничего не смыслите в этом, Хемингуэй, — сказала она. — Вы встречали либо преступников, либо больных, либо порочных людей. Но главное в том, что мужская однополая любовь отвратительна и мерзка; и впоследствии мужчины противны сами себе. Они пьют и употребляют наркотики, чтобы забыться на время, но все равно этот акт им противен, они постоянно меняют партнеров и счастливыми быть не могут. У женщин совсем по-другому. Они не делают ничего противного, ничего вызывающего отвращение, и потому им хорошо и они могут быть по-настоящему счастливы вдвоем».
Первым публичным свидетельством интимной жизни женщин стала вышедшая в 1977 году книга воспоминаний С. Стюарда [94] , еще в юные годы ставшего почитателем Гертруды. Стюард приводит слова, сказанные ему Гертрудой в конце 30-х годов прошлого столетия:
Мы окружены гомосексуалистами, они успешны во всех видах искусства… Я люблю всех, кто творит, такова и Элис; что они делают в постели — это их собственное дело, а что мы делаем — наше. <…> Большинство наших истинных друзей всё знает, и их это не беспокоит. Но, возможно, принимая во внимание Святого Павла, и не следовало бы говорить об этом, скажем, пока не пройдет лет 20 после моей смерти; разве что всё не обнаружится раньше или изменятся времена. Но если ты будешь жив и станешь писателем, тогда — вперед и расскажи об этом. Я бы предпочла, чтобы это исходило от друга, а не от врага или незнакомого.
94
S. Steward. Dear Sammy: Letters from Gertrude Stein and Alice B. Toklas,Houghton Mifflin, Boston, 1977.