Жизнь как женщина (донос)
Шрифт:
Иду по Большой Морской на выставку Феликса Волосенкова, посвященную как раз этой теме.
Последние годы Волосенков впал в язычество. Непосредственное общение с Богом Волосом, близость с которым он ощущает и даже может это доказать, приводит его к совершенно неожиданным мировоззренческим концепциям.
Поиски такой химеры, как утраченное звено эволюции, по непонятным мне причинам лежит почему-то в русле его языческих ощущений, что при его эрудиции и таланте наводит на мысль: «Он нас всех дурачит».
Меня — точно.
В
Что же касается утраченного звена, то ему здесь виднее — он ближе к первоисточнику.
Что бы он сказал о моих кенгуриных догадках? В отличие от приматов кенгуру всегда на двух ногах. «Прыг, прыг» — из ванной в постель и назад. «Прыг, прыг»…
«Баварец — переходная ступень от австрийца к человеку» — Фон Бисмарк. Этот, как видите, построил уже не звено, а целую цепь.
Таких два ума изредка тоже бывают в умопомрачении, как выясняется…
Отчаяние. Пустота и отчаяние. Бред.
«У меня побаливает спина». (Естественно, Юля, расплата за хождение на двух ногах.)
Это сон или явь: о твоей мастурбации, подсмотренной мной, о болезни твоего вечно раздраженного клитора и моих болезненно эротических фантазиях: откуда-то появляется эта сундукоподобная задница, и где-то за моими ушами раздвигаются длинные, жирные, заканчивающиеся белыми носками ноги. Момент семяизвержения оттягивается: отвлекают носки, хлюпание во влагалище и поиски исчезнувших в подмышках сосков. «Не могу я больше! Умучился».
А может, это мазохизм? «У меня мазохизм!» Какая новость! Автора этого прекрасного времяпровождения звали Зохер Мазох. «У меня — захеризм».
(С Юлькой все-таки — скотоложество. Сейчас кончим и, блея, поскачем на лужок. Метемпсихоз?)
«Больной хочет сохранить крайнюю плоть…»
«Зачем, без нее гигиеничнее». Объяснял. Не хочет понимать. Ладно.
Гора салата. Овощи в сметане. Сыр. Белое в складочку тело.
Опять — удручающе выступающий лобок в черных волосах… «Есть на Волге утес». Интересно, случались переломы члена о лобок? Бред.
Пах до половых губ выбрит. Красные пустулки раздражения. Как прыщики. Прогулка языком от шеи до щели заканчивается синхронно с взятием ею моего члена в рот. Глубоко. Покусывает. Царапает. Лицо сосредоточено — старается. Терплю. А то нетактично.
«Нетактично есть много сыра, когда она худеет».
Как кусочки сыра, засохшие выделения по краю влагалища…
Она сидит на мне мокрая. Из нее вытекает прямо мне на мошонку. Так ей болезненно и нравится — еще помнит дефлорацию.
Тогда этот ущербный целколоматель не подумал, что под ним девочка, и трахал ее грубо и безразлично, приучая к ощущению боли. (Возможно, как гипотеза.)
На ее лице появилась жестокая восточная ухмылка — собирается кончать. Так вот в чем дело — примесь восточной
«Белое тело дьяволицы…» Эти веселые поиски ее отвисших сосков.
Ну, что я мучаюсь? Сама сказала: «Позвони…» Позвоню!.. Рехнулся?
Это унизительно! Не буду я из-за пизды! Даже не извинилась!
Не вникает аул, что близкому человеку (ноги-то раздвигала) слушать такое признание — не «травку» курить.
Ты в каком городе теперь живешь? Здесь перед каждым домом нужно останавливаться и говорить: «Извините».
Вытаращила зенки сурово…
«Не будем мы тебе за блядство аплодировать».
Извинись, иначе в приличный дом пускать нельзя.
«Извини, я не хотела, я не понимала». Не унижай меня, тварь! Я ведь на тебя рассчитывал — хотела ты этого или нет.
Не обращаешь внимание?! Меня нет?! Поторопись! Я начну платить по счету.
(Господи! Как трудно! «У тебя сердце-то есть?»)
«Молюсь, чтобы вдали от дома… ты понял, что такое сердце и как оно чувствует».
Сердце мое ныло почти каждый день, и каждый день я ночами шатался по городу. Январь подходил к концу.
Она не звонила.
Нищий у супермаркета изменился мало, и я думал, что если так пойдут дела, то, возможно, к известному финишу приду первым я, а не он…
Еще две недели прошло. Не звонит.
В декабре у нее был день рождения. Собирались отметить.
Ночной город все тот же: мокрый снег, туман, слякоть, озноб. Все тот же набивший оскомину «чижик-пыжик».
Видно, еще не унесли его на металлолом сподвижники по курению «травки» моей дорогой возлюбленной. И нищий у супермаркета куда-то пропал.
Отвезли в лечебницу?
Я практически один.
Тогда я стоял на перевале, над урочищем Чембулак, один, греясь на солнышке. Все судьи, которые просматривали трассу завтрашнего спуска, уже скатились.
Снизу задуло, ветер нагнал в ущелье туман, видимости внизу не было, и спускаться стало небезопасно. Я решил переждать. Спускаться направо в долину было бессмысленно — выката оттуда не было.
Там, невдалеке, за вершинами, лежал Иссык-Куль, а если через долину уйти налево, то недалеко и до границы с Китаем.
Было тепло. В глубоком пушистом снегу рядом со мной плавали две куницы. Легкие, они тем не менее проваливались в снег полностью, оставляя на поверхности кончики своих пушистых хвостов. Они ныряли и появлялись и вдруг — исчезли.
И тогда из-за хребта в шагах тридцати от меня, как мне показалось, появился он.
Я слышал, что барс не менее опасен, чем тигр. Впрочем, это не имело значения, так как оружия у меня не было, а если бы и было, я все равно не умею им пользоваться.