Жизнь Клима Самгина (Часть 1)
Шрифт:
– Где же Владимир?
– озабоченно спросил он.
– Спать он не ложился, постель не смята.
Усмехаясь, Клим подбирал слова поострее, хотелось сказать о Лютове что-то очень злое, но он не успел сделать этого - вбежала Алина.
– Клим, скорее - кофе!
Мокрое платье так прилипло к ее телу, что она была точно голая; она брызгала водою, отжимая волосы, и кричала:
– Сумасшедшая Лидка бросилась ко мне за платьем, и ее убьет громом...
– Лютов был у вас вечером?
– угрюмо спросил Макаров.
Стоя
– Ну, вот! Жених - пропал, а у меня будет насморк и бронхит. Клим, не смей смотреть на меня бесстыжими глазами!
– Вчера хромой приглашал Лютова на мельницу, - сказал Клим девушке, она уже сидела у стола, торопливо отхлебывая кофе, обжигаясь и шипя, а Макаров, поставив недопитый стакан, подошел к двери на террасу и, стоя там, тихонько засвистал.
– Я простужусь?
– серьезно спросила Алина. Вошел Туробоев, окинул ее измеряющим взглядом, исчез, снова явился и, набросив на плечи ее пыльник свой, сказал:
– Хороший дождь, на урожай. Сверкали молнии, бил гром, звенели стекла в окнах, а за рекою уже светлело.
– Пойду на мельницу, - пробормотал Макаров.
– Вот это - друг!
– воскликнула Алина, а Клим спросил:
– Потому что не боится схватить насморк?
– Хотя бы поэтому.
Пальто сползало с плеч девушки, обнажая ее бюст, туго обтянутый влажным батистом блузы, это не смущало ее, но Туробоев снова прикрывал красиво выточенные плечи, и Самгин видел, что это нравится ей, она весело жмурилась, поводя плечами, и просила:
– Оставьте, мне жарко.
"Я бы не посмел так, как этот франт", - завистливо подумал Самгин и вызывающим тоном спросил Туробоева:
– Вам нравится Лютов?
Он заметил, что щека Туробоева вздрогнула, как бы укушенная мухой; вынимая портсигар, он ответил очень вежливо:
– Интересный человек.
– Я нахожу интересных людей наименее искренними, - заговорил Клим, вдруг почувствовав, что теряет власть над собою.
– Интересные люди похожи на индейцев в боевом наряде, раскрашены, в перьях. Мне всегда хочется умыть их и выщипать перья, чтоб под накожной раскраской увидать человека таким, каков он есть на самом деле.
Алина подошла к зеркалу и сказала, вздохнув:
– Ой, какое чучело!
Туробоев, раскуривая папиросу, смотрел на Клима вопросительно, и Самгин подумал, что раскуривает он так медленно, тщательно потому, что не хочет говорить.
– Послушай, Клим, - сказала Алина.
– Ты мог бы сегодня воздержаться от премудрости? День уже и без тебя испорчен.
Сказала она это таким наивно умоляющим тоном, что Туробоев тихонько засмеялся. Но это обидело ее; быстро обернувшись к Туробоеву, она нахмурилась.
– Почему вы смеетесь? Ведь Клим сказал правду, только я не хочу слушать.
И, грозя пальцем, продолжала:
– Ведь вы тоже, наверное, любите это - боевой наряд, перья?
– Грешен, -
– Видите ли, Самгин, далеко не всегда удобно и почти всегда бесполезно платить людям честной медью. Да и - так ли уж честна эта медь правды? Существует старинный обычай: перед тем, как отлить колокол, призывающий нас в дом божий, распространяют какую-нибудь выдумку, ложь, от этого медь будто бы становится звучней.
– Итак, вы защищаете ложь?
– строго спросил Самгин.
Туробоев пожал плечами.
– Не совсем так, но...
– Алина, иди, переоденься, - крикнула Лидия, появляясь в дверях. В пестром платье, в чалме из полотенца, она была похожа на черкешенку-одалиску с какой-то картины.
Напевая, Алина ушла, а Клим встал и открыл дверь на террасу, волна свежести и солнечного света хлынула в комнату. Мягкий, но иронический тон Туробоева воскресил в нем не однажды испытанное чувство острой неприязни к этому человеку с эспаньолкой, каких никто не носит. Самгин понимал, что не в силах спорить с ним, но хотел оставить последнее слово за собою. Глядя в окно, он сказал:
– Свифт, Вольтер и еще многие не боялись правды.
– Современный немец-социалист, например, - Бебель, еще храбрее. Мне кажется, вы плохо разбираетесь в вопросе о простоте. Есть простота Франциска Ассизского, деревенской бабы и негра Центральной Африки. И простота анархиста Нечаева, неприемлемая для Бебеля.
Клим вышел на террасу. Подсыхая на жарком солнце, доски пола дымились под его ногами, он чувствовал, что и в голове его дымится злость.
– Вы сами говорили о павлиньих перьях разума, - помните?
– спросил он, стоя спиной к Туробоеву, и услыхал тихий ответ:
– Это - не то.
Туробоев взмахнул руками, закинул их за шею и так сжал пальцы, что они хрустнули. Потом, вытянув ноги, он как-то бессильно съехал со стула. Клим отвернулся. Но через минуту, взглянув в комнату, он увидел, что бледное лицо Туробоева неестественно изменилось, стало шире, он, должно быть, крепко сжал челюсти, а губы его болезненно кривились. Высоко подняв брови, он смотрел в потолок, и Клим впервые видел его красивые, холодные глаза так угрюмо покорными. Как будто над этим человеком наклонился враг, с которым он не находил сил бороться и который сейчас нанесет ему сокрушающий удар. На террасу взошел Макаров, сердито говоря:
– Володька, оказывается, пил всю ночь с хромым и теперь спит, как мертвый.
Клим показал ему глазами на Туробоева, но тот встал и ушел, сутулясь, как старик.
– Он болен, - сказал Клим тихо и не без злорадства, но Макаров, не взглянув на Туробоева, попросил:
– Ты не говори Алине.
Самгин был рад случаю израсходовать злость.
– Это ты должен сказать ей. Извини, но твоя роль в этом романе кажется мне странной.
Говорил он стоя спиною к Макарову, так было удобней.