Жизнь Клима Самгина (Часть 3)
Шрифт:
– Левша?
– спросил Лютов, присматриваясь к нему.
– Ушиб правую...
Самгин внимательно наблюдал, сидя в углу на кушетке и пережевывая хлеб с ветчиной. Он видел, что Макаров ведет себя, как хозяин в доме, взял с рояля свечу, зажег ее, спросил у Дуняши бумаги и чернил и ушел с нею. Алина, покашливая, глубоко вздыхала, как будто поднимала и не могла поднять какие-то тяжести. Поставив локти на стол, опираясь скулами на ладони, она спрашивала Судакова:
– Как это
Судаков наклонился над стаканом, размешивая чай, и не ответил; но она настойчиво дополнила вопрос:
– Один против всех?
– Да чего ж тут решать?
– угрюмо сказал Судаков, встряхнув головой, так что половина волос, не связанная платком, высоко вскинулась.
– Мне всегда хочется бить людей.
– За что?
– вскричал Лютов, разгораясь.
– За глупость. За подлость.
"Рисуется, - оценивал Самгин.
– Чувствует себя героем. Конечно бабник. Сутенер, "кот", вероятно".
А Судаков, в два глотка проглотив чай, вызывающе заговорил, глядя поверх головы Алины и тяжело двигая распухшей нижней губой:
– Драку в заслугу не ставьте мне, на другое-то я не способен...
– Вы - что же?
– усмехаясь, спросил Лютов.
– Против господ?
Не взглянув на него, Судаков сказал:
– Я - не крестьянин, господа мне ничего худого не сделали, если вы под господами понимаете помещиков. А вот купцы, - купцов я бы уничтожил. Это с удовольствием!
На минуту все замолчали, а Самгин тихонько засмеялся и заставил Судакова взглянуть на него воспаленным глазом.
– Вы где учились?
– тихо спросила Алина, присматриваясь к нему.
– В коммерческом. Не кончил, был взят дядей в приказчики, на лесной двор. Растратил деньги, рублей шестьсот. Ездил лихачом. Два раза судился за буйство.
Говорил Судаков вызывающим тоном и все время мял, ломал пальцами левой руки корку хлеба.
– Так что я вам - не компания, - закончил он и встал, шумно отодвинув стул.
– Вы, господа, дайте мне... несколько рублей, я уйду...
Лютов тотчас сунул руку за пазуху. Алина сказала:
– Посидите с нами. Сколько вам лет?
– Двадцать,
Приняв деньги Лютова, он не поблагодарил его, но, когда пришел Макаров и протянул ему рецепт, покосился на бумажку и сказал:
– Спасибо. Не надо, обойдется и так. Самгин тоже простился и быстро вышел, в расчете, что с этим парнем безопаснее идти. На улице в темноте играл ветер, и, подгоняемый его толчками, Самгин быстро догнал Судакова, тот шел не торопясь, спрятав одну руку за пазуху, а другую в карман брюк, шел быстро и пытался свистеть, но свистел плохо, - должно быть, мешала разбитая губа.
– Вы - революционер?
– вдруг и неприятно громко
– Кого считаете вы революционером? Это - понятие растяжимое, особенно у нас, русских.
– А я думал, - когда вы, там, засмеялись после того, как я про купцов сказал, - вот этот, наверное, революционер!
– Разумеется, я...
Но Судаков, не слушая, бормотал:
– Прячетесь, чорт вас возьми! На похоронах Баумана за сыщика приняли меня. Осторожны очень. Какие теперь сыщики?
Он вдруг остановился, точно наткнувшись на что-то, и сказал:
– Ну, - прощай, Митюха, а то - дам в ухо!..
"Негодяй, - возмущенно думал Самгин, торопливо шагая и прислушиваясь, не идет ли парень за ним.
– Типичнейший хулиган".
Но в проулке было отвратительно тихо, только ветер шаркал по земле, по железу крыш, и этот шаркающий звук хорошо объяснял пустынность переулка, людей замело в дома.
Согнувшись, Самгин почти бежал, и ему казалось, что все в нем дрожит, даже мысли дрожат.
Он с разбега приткнулся в углубление ворот, - из-за угла поспешно вышли четверо, и один из них ворчал:
– Крестный ход со всех церквей - вот бы что надо. Маленький круглый человечек, проходя мимо Самгина, сказал:
– Духовенство, конечно, могло бы роль сыграть.
– Рассчитывает, чей кусок жирнее...
Когда слова стали невнятны, Самгин пошел дальше, шагая быстро, но стараясь топать не очень шумно. Кое-где у ворот стояли обыватели, и от каждой группы ветер отрывал тревожные слова.
– Николка Баранов рабочих вооружает.
– Какой Баранов?
– Асафа сын.
– Басни!
– Вот, кабы Охотный ряд...
В другой группе кто-то уверенно говорил:
– Поджигать начнут, увидите! А со скамьи бульвара доносился веселый утешающий голосок:
– Да бро-осьте! Когда ж Москва бунтовала? Против ее - действительно, а она - никогда!
– А - студенты?
– Ну, нашел бунтарей!
– Вы куда, бабы?
– Во-первых - девицы!
– Ах, извините! Куда же?
– Поглядеть, как булочники баррикаду строят...
– Ну, это - не забава!..
Но, несмотря на голоса из темноты, огромный город все-таки вызывал впечатление пустого, онемевшего. Окна ослепли, ворота закрыты, заперты, переулки стали более узкими и запутанными. Чутко настроенный слух ловил далекие щелчки выстрелов, хотя Самгин понимал, что они звучат только в памяти. Брякнула щеколда калитки. Самгин приостановился. Впереди его знакомый голос сказал:
– Как поведут себя питерцы...