Жизнь Кости Жмуркина, или Гений злонравной любви
Шрифт:
– Я себя каждым и не считаю. – Рабинович, похоже, даже слегка повеселел. – Да и ты зря на себя рукой махнул… Кстати, ты пишешь сейчас что-нибудь?
– Какой смысл? – пожал плечами Костя. – Кому моя писанина нужна? Не попадаю в русло… Читал я тут недавно кое-что. Фантастический роман. Называется «Горшок стихий». Автор не то Чирьяков, не то Савлов. Я такой шедевр под угрозой виселицы не накатаю.
– Не пойму, тебе роман понравился или нет?
– По мне, так лучше учебник математики читать. И доходчивее, и веселее.
– Целиком и полностью согласен с тобой, – Рабинович хлопнул
– И печатают их? – с сомнением поинтересовался Костя.
– Бывает… Но ведь это только начало. Уверен, что будущее за ними. Сами себя, между прочим, они называют «Девятым валом».
– Почему?
– Ну если Гомера, Апулея и Вергилия считать первым валом фантастики, а «Беовульфа», «Персеваля» и «Эдду» – вторым, то они как раз получаются девятым.
– Ого! – присвистнул Костя. – А кто же тогда Чирьяков, Савлов и иже с ними? Болото?
– Еще хуже. Что-то в масштабах грязной лужи. Но это, заметь, не моя оценка.
– Круто!
– Такие вот ребята. Почти все, кстати, твои ровесники. Раз в год они собираются все вместе в каком-нибудь дачном месте и читают друг другу свои произведения. Если хочешь, я тебя им порекомендую. Уверен, тебе эта компания понравится.
– То-то и оно, – печально вздохнул Костя. – Боюсь, как бы моя симпатия им боком не вылезла. Ни слова не напечатают. Или вообще потеряют интерес к литературе.
– А в чем дело? Загадками говоришь, гражданин Кронштейн.
– Ох, не лезьте в душу… Так уж я устроен, что порядочным людям от меня одни только неприятности. Разве забыли печальную судьбу своего журнала?
– Насчет журнала это разговор особый… Тут мы сами виноваты. Зарвались. Ну а насчет всего остального… – Рабинович на мгновение задумался. – Если опасаешься с порядочными людьми дружбу водить, присоединяйся, так сказать, к их антиподам. Идейным противникам. Чирьяков, Савлов и Топтыгин создали свое литературное объединение. Кстати, под официальным патронажем. Не то комсомол им покровительствует, не то Союз писателей. А это, между прочим, живые деньги. Скоро, говорят, первый сборник выйдет. С предисловием самого Самозванцева.
– Разве он еще жив? – скорее ужаснулся, чем удивился Костя.
– Мало того – процветает. Переделал все старые романы на новый лад и даже опубликовал новинку под названием «Полная пустота». Надо думать, книга сугубо автобиографическая. Ну как, подходит тебе такая компания?
– Вполне! Да только кто меня туда возьмет?
– Ничего себе! Туда и не таких берут. Уже больше сотни желающих записалось. По одной только рукописи принимают. А у тебя как-никак публикации имеются.
– Про допризывника на Марсе?
– Какая разница! Сам Топтыгин пишет про то, как Илья Муромец и Добрыня Никитич помогали комсомольцам-добровольцам достраивать БАМ.
– Не знаю даже… – задумался Костя. – Заманчиво. Да только как бы на всю жизнь не замараться…
– Э-э-э, да ты, дорогой, из себя, похоже,
– Например? – сразу навострил уши Костя.
– До тысячи рублей за лист.
– За лист? – ужаснулся Костя, никогда не державший в руках больше пары сотен.
– Ты не понял. Имеется в виду так называемый печатный лист. Это двадцать два – двадцать четыре листа машинописного текста..
– А-а-а… Но все равно много.
– Немало. Некоторые члены Союза писателей столько не получают. Так ты согласен?
– Согласен… Если вы, конечно, не шутите.
– С чего бы мне вдруг шутить? Надеюсь, с первого гонорара нальешь?
– Обязательно! – горячо заверил его Костя.
– Протекция моя в тех кругах веса не имеет, но я тебя научу, что делать. Все остальное будет зависеть только от тебя…
Глава 2
Большие ожидания
Литературная организация, в которую намеревался вступить Костя, носила довольно странноватое название – ТОРФ. Не нужно было долго ломать голову, чтобы расшифровать эту аббревиатуру, – Творческое объединение российских фантастов.
Торф, конечно, не уголь, подумал Костя. Однако жар тоже дает. Под жаром он подразумевал гонорары, с помощью которых собирался решить свои финансовые проблемы. (Их накопилось так много, что если бы каждую сравнить с прорехой в платье, то в этом смысле Костю можно было считать совершенно голым.)
О моральной стороне проблемы он старался не думать. Вполне возможно, что Чирьяков, Савлов, Топтыгин и вся их бражка процветали не без влияния Костиного презрения (говорить о ненависти не приходилось, не те это были объекты). Ну а если ближайшее знакомство с этими акулами пера вызовет вдруг у Кости светлое чувство любви и уважения, то расстановка сил в отечественной фантастике изменится самым коренным образом.
Согласно советам всезнающего Рабиновича, Костя должен был направить в адрес ТОРФа заявление произвольной формы, где, кроме всего прочего, имелись бы уверения в том, что автор обязуется писать на «должном идейном, художественном и эстетическом уровне», а также несколько своих лучших произведений объемом не больше сорока машинописных листов.
С заявлением проблем не было. В бытность свою работником милиции Костя составил столько идиотских писулек, что давно утратил пиетет к печатному слову. В формуле «бумага все стерпит» для него не было ничего спорного.
Проблемы возникли с произведениями, вернее – с критериями их отбора. Те, за которые он был спокоен в плане художественном, страдали полным отсутствием идейности. В свою очередь, произведения идейные (написанные в свое время по заказу журнала «Вымпел») не имели ни художественной, ни тем более эстетической ценности.