Жизнь, которой не было
Шрифт:
Сигарета прижгла мякоть пальцев, и Профессор сжал розовый сигаретный огонек всей щепотью: кожа привычно дымнулась в межмозольном пространстве.
Митя подбросил тонких дровишек под таган, поставил на него другой чугунок, до половины наполненный молоком, - для манной каши.
Джон сидел на краю печки, болтая свешенными ногами. Белесые глаза его уставились вверх, за пределы желтогазетного потолка.
В комнате наступило молчание, лишь в печке потрескивали дрова.
ПАРТИЕЦ
У трезвого Джона взгляд обычно направлен в никуда. Зато у пьяного зрачки будто проясняются, оживленно блестят. И в разговоре тогда он еще
Дверь, поддавшись после третьего рывка, с морозным писком распахивается, и в клубах завитушчатого пара возникает тощий низкорослый мужичок, карлик даже по сравнению с Митей, а оглоблевидный Профессор рядом с ним и вовсе каланча. На нем замызганная фуфайка, ватная шапчонка, из-под которой пушистой волной выбивается светлый завиток чуба, нахоленного еще с юных стиляжистых времен. Скотник по прозвищу Батрак. Сам не из местных, хотя живет в Тужиловке уже лет пятнадцать. На ногах огромные, не по росту, серые валенки в бурых пятнах коровьего навоза. Есть у него еще два прозвища: Беспачпортный и Беженец, хотя ниоткуда он не убегал. Но паспорта у него действительно нет. Ни одно из прозвищ Батраку не нравится. Он предпочитает, чтобы его называли настоящим именем, которое значится в утерянном паспорте: Роберт!
Работу свою "говночистную" презирает всей душой, старается от нее увильнуть. Доярки его не любят, всячески матерят.
"Пристрял" Батрак, по выражению тужиловцев, к местной самогонщице Фекле, которая поселила его в закуток, где хранятся порожние пахнущие брагой емкости.
– Дверь получше прикрывай - не лето!
– Отец сердито смотрит на вошедшего. Батрак, поддернув дверь, стеснительно проходит к лавке, присаживается на краешек.
– Так его и тянет на запах на самогонный, черта приблудного...
Батрак оправдывается: а что еще делать сегодня? Навоз от коров отчищен, силос раздали, транспортеры исправны, скотники пока еще трезвые. Думающему политическому человеку в деревне Тужиловка некуда больше и податься...
– Ты нам тут свою политику с агитацией не разводи!
– Отец хмуро постукивает по столешнице.
– Мы этой бодяги уже наслушались по телику.
Скотник с напускным смирением снимает шапку, приглаживает взлохмаченные, чуть вьющиеся волосы. На губах то ли улыбка, то ли гримаса презрения. Злой взгляд маленьких блескучих глаз устремлен в новое, совсем уже близкое "стальное" будущее. Придет время для наведения "порядка" - и тогда без Батрака не обойтись. С начала перестройки Батрак успел побывать членом разных партий, которые давно развалились или сменили название. Одних членских билетов у него, наверное, с дюжину. Большинство из них с фотографиями и печатями. А в настоящее время Батрак является активным членом Самой Свободной партии, сокращенно ССП. Во внутреннем кармане телогрейки, застегнутом на булавку, хранится новенький партбилет.
Профессор, усмехнувшись, наполняет чашечку. Сквозь тонкую грязную пластмассу просвечивает маслянистый уровень самогонки.
– На, пей, активист!..
Потирая длинные озябшие пальцы, похожие на макаронины, Батрак опорожняет знакомую посудину. Выпил, сморщился, цапнул ломтик
Игнат Иваныч, очнувшись от дремоты, тут же подсовывает гостю коварный вопрос: а как ваша партия постановила насчет продажи колхозной земли?
– Мы передадим ее в частные руки, и тогда на полях не будет расти бурьян.
– А что же тогда на ней будет расти?
– с интересом таращится на активиста отец. Дымит зажатая меж пальцев, не донесенная до рта сигарета.
– Что-нибудь да вырастет...
– Батрак поперхивается картошкой, голос его звучит полузадушенно.
– Не будет больше воровских колхозов. И дураков тоже не будет!..
– Он указывает пальцем на Джона, ковыряющего в носу.
Митя перестает помешивать кашу: как же так? Ничего и никого здесь не будет?..
Дядя Игнат, подняв указательный палец, пытается втолковать Батраку, что землей, чья бы она ни была, торговать грех.
Отец с тупым озлоблением смотрит на Батрака: ты же, чудило, сам ни разу землю лопатой не копнул! Тебе ли, политику вшивому, рассуждать о том, кому она должна принадлежать и кто должен на ней трудиться? Недаром Фекла колошматит тебя чем ни попадя...
Батрак кивает на Митю, на Джона: вот-де молодая поросль. У них такие возможности, что каждый при желании может стать новым русским барином. Или по крайней мере фермером.
– Дзон хоцет быть плынцессой!
– объявляет дурак своим крякающим голосом. Совсем недавно Митя прочел ему сказку про красивую принцессу. Джон вообразил почему-то, что он тоже "плынцесса", и видит в своем идиотском воображении вместо хаты дворец, в котором полы очень гладкие, как из "ледя".
Зиму дурак не любит. Зато летом "холосо". Небо - "отец", земля - "мать". Летом Джон ходит всегда босиком - так он чует свою "матуску". Она прохладная, а когда дождик - "отец" пришел. "Мать" - мягкая. По грязи подошвы шлеп-шлеп. "Мать" чавкает, разговаривает с больным сыночком.
На печке тепло, как летом. Джон показывает пальцем на Батрака, профиль которого напоминает силуэт хищной и в то же время крепко общипанной птицы:
– Батляк! Плисоль! Пальтия! Писбять Дзона пальтию!
Действительно, Батрак заботится о расширении рядов ССП в подведомственной ему ячейке. Он заполнил анкеты на всех жителей деревни Тужиловка, не спрашивая у них согласия на вступление в партию. Главное - вовремя отчитаться о росте партийных рядов. За это будет премия. Данные пойдут в район, затем в область, оттуда уже в Москву. Партийный механизм четкий, не терпит промедления. Областной комитет неоднократно поощрял Батрака денежными премиями.
Летом в жаркие дни Джон плавает в речке. Плавать сам умеет, никто не учил. Как зверю от рождения дано: зашел в воду и поплыл. Вода - "мачеха". Она хотя и держит, но качает. Не убаюкивает, но тревожит, глухо ласкает. Заласкает, забаюкает, да и возьмет к себе на дно.
– Балин!
– повторяет дурень услышанное слово. Оно по звучанию напоминает слово "баранина". Летом свадьба была, Профессор неожиданно женился на какой-то странной девице, привезенной из города, которая изменила ему прямо в день свадьбы, когда он пьяный спал в сенях на раскладушке во всем своем жениховском параде. А Джон сидел под раскидистой грушей и ел баранину с косточки.