Жизнь Ленина. Том 1

Фишер Луис

Ленин возвращается к прежней теме: «И сейчас так говорить о Брестской петле — значит на русского крестьянина накидывать помещичью петлю». Конечно, советская власть делает «отдельные ошибки». Социализм перешел «из области догмы... в область практической работы». «Вот теперь своей рукою рабочие и крестьяне делают социализм». Они неопытны. Но «прошли и для России, я уверен, безвозвратно прошли, те времена, когда спорили о социалистических программах по книжкам». Дореволюционные размышления о том, что делать после революции, устарели, они не годятся, «...мы еще такого социализма, который можно было бы вложить в параграфы, не знаем» — в параграфы декрета или конституции. Поэтому нужна дисциплина и терпение. Если из-за комитетов бедноты «прежние товарищи наши — левые эсеры со всей искренностью, в которой нельзя

сомневаться, говорят, что наши дороги разошлись, то мы твердо отвечаем им: тем хуже для вас, ибо это значит, что вы ушли от социализма».

Что же касается смертных приговоров: «А теперь я посмотрел бы народный суд, тот рабочий, крестьянский суд, который не расстрелял бы Краснова, который расстреливает рабочих и крестьян. Нам говорят, что когда в комиссии Дзержинского расстреливают — это хорошо, а если открыто перед лицом всего народа суд скажет: он контрреволюционер и достоин расстрела, то это плохо. Люди, которые дошли до такого лицемерия, политически мертвы (аплодисменты). Нет, революционер, который не хочет лицемерить, не может отказаться от смертной казни. Не было ни одной революции и эпохи гражданской войны, в которых не было бы расстрелов».

Большевики устроили Ленину бурную овацию. Левые эсеры берегли руки.

На другой день их руками был убит Мирбах.

Левый эсер Камков, вышедший вслед за Лениным на трибуну, дал волю своему гневу. «Мы открыто заявляем вам,— пообещал он,— что не только ваши отряды (продовольственные), но и ваши комитеты бедноты мы выбросим вон за шиворот». «В отряды из центра идет не передовая часть рабочих, наиболее сознательных, а те, кто хочет ограбить деревню»,— сказал Камков. При Ленине «диктатура пролетариата превратилась в диктатуру Мирбаха». Большевики утратили независимость, они стали «лакеями германских империалистов, которые осмеливаются показаться в этом театре».

Левые эсеры поднялись с мест и повернулись к ложе германского посла, выкрикивая: «Долой Мирбаха! Долой немецких мясников! Долой брестскую петлю!»

В субботу после полудня Блюмкин убил Мирбаха.

* * *

Сейчас же после убийства левые эсеры, чья штаб-квартира была расположена в Трехсвятительском переулке, в особняке Морозова, начали обстреливать Кремль и захватили Центральный телеграф. По всей России были разосланы две телеграммы, в одной из которых сообщалось об убийстве Мирбаха, а в другой предписывалось задерживать все депеши за подписью Ленина, Троцкого и Свердлова... Отряды левых эсеров заняли часть Москвы, блокировали улицы и стали арестовывать большевистских чиновников, разъезжавших в правительственных машинах. Был арестован и председатель Московского совета Смидович. Согласно отчету Троцкого перед V съездом, 10 июля, у мятежников была артиллерия, ручные гранаты и «от 800 до 2000 штыков». Левые эсеры вызвали в Москву своих товарищей из Петрограда и Витебска. Генерал М. А. Муравьев, в свое время защищавший Петроград от наступления Керенского и Краснова и командовавший советскими войсками на Украине, а затем назначенный командующим на чехословацком фронте на Волге, решил двинуть войска на Москву для поддержки левых эсеров.

Подавлением восстания руководил Троцкий. Он привел два латышских батальона из окрестностей Москвы и осадил штаб Попова. Был отбит Центральный телеграф. К 2 часам дня 7 июля восстание было ликвидировано. В экстренном издании «Правды» 8 июля Ленин писал, что мятежники бегут из столицы. Эта весть настигла Муравьева И июля в Симбирске. Он покончил с собой, застрелившись в присутствии членов городского Совета.

«Я организовала покушение на Мирбаха от начала до конца»,— сказала Мария Спиридонова на допросе в ЧК 10 июля. Резолюция о необходимости террористического акта над Мирбахом, принятая левыми эсерами, была частью их плана борьбы за разрыв Брестского договора⁴⁰⁰.

Показание Спиридоновой звучит правдиво. Такова была программа левых эсеров. Это был еще период честности. Только в этот период могло быть напечатано в «Правде» (за 8 июля) такое письмо от Дзержинского к Совнаркому: «Поскольку я являюсь одним из главных свидетелей в деле об убийстве германского посла графа Мирбаха, я не считаю возможным оставаться на своем посту во Всероссийской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией».

Дзержинский писал, что не может остаться председателем ЧК или участвовать в ее работе. Иными словами, он не мог быть и обвинителем, и судьей, и свидетелем. Такая щепетильность в вопросах этики скоро исчезла под ударами советской действительности. Дзержинский вскоре возобновил свои труды в подвалах здания на Лубянке.

В конце 1918 г. Ленин попытался дать ретроспективный анализ мятежа левых эсеров в заметке «Памяти Прошьяна», левого эсера, бывшего наркомом почт и телеграфов в недолговечной коалиции большевиков и левых эсеров. «Мне пришлось познакомиться с тов. Прошьяном и оценить его во время совместной работе в Совнаркоме...— писал Ленин — Особенно запомнился мне разговор с тов. Прошьяном незадолго до Брестского мира. Тогда казалось, что разногласий между нами сколько-нибудь существенных не осталось. Прошьян стал говорить мне о необходимости слияния наших партий...» Ленин отнесся к предложению скептически (он верил в чистоту партии), но приветствовал участие левых эсеров в коалиции. Мирный договор положил этому конец. И все-таки Ленин сознается: «Чтобы дело могло дойти до восстания или до таких фактов, как измена главнокомандующего Муравьева, левого эсера, этого я, должен признаться, никак не ожидал. Но пример Прошьяна показал мне, как глубоко, даже в наиболее искренних и убежденных социалистах из левых эсеров, засел патриотизм...» Именно «субъективизм народников привел к роковой ошибке даже лучших из них, которые дали ослепить себя призраком чудовищной силы, именно германского империализма»⁴⁰¹.

В 1918 г. патриотизм и национализм, порождения ненавистного Ленину «субъективизма», были идеологическими преступлениями в Советской России. Именно патриотизм, по словам Ленина, поднял левых эсеров на борьбу с Брестским договором и заставил их порвать с коммунистами. Но после немецкой революции, утверждал Ленин в последних строках некролога, «новое,— более прочное, чем прежде,— сближение Прошьяна с коммунизмом было бы неизбежно, если бы этому сближению не помешала преждевременная смерть».

Очень много кроется за этими словами. Только международная революция могла уничтожить патриотизм. Без революции восторжествовал бы патриотизм и «народнический субъективизм». Революция в промышленной Германии скрепила бы сближение между коммунистами и русскими народниками, избавившимися от своего национализма. А без революции в Германии или других странах самим коммунистам угрожала опасность превратиться в патриотов и националистов.

16

ПУТЕШЕСТВИЕ БЕЗ БЕДЕКЕРА

9 июля 1918 г. V Всероссийский съезд советов исключил левых эсеров из местных, губернских и центральных советов¹. Так как другие партии были выведены из состава советов еще раньше, эта дата знаменует установление однопартийной системы в Советской России. Советы стали послушным орудием коммунистической партии.

В тот же месяц руководство левых эсеров было «ликвидировано органами советской власти»^{402 403}. Марии Спиридоновой, Камкову и Карелину, трем главным руководителям партии, удалось избежать «ликвидации». Камков бежал в Витебск, а оттуда в Киев, и вел там «повстанческую работу против немцев». После взятия Киева большевиками, он был арестован. Позже он оказался в Берлине, где стал сотрудником ежемесячного органа левых эсеров «Знамя»¹. Карелин тоже бежал и стал сотрудником «Знамени» в Берлине^{404 405}. Мария Спиридонова осталась в Большом театре и спокойно дала чекистам себя арестовать. «В ноябре 1918 г. была предана суду Революционного трибунала и приговорена к 1 году тюремного заключения и через несколько дней амнистирована. После амнистии продолжала подготовку выступлений против Советской власти и была вскоре арестована вновь. В настоящее время (сентябрь 1929 г.— Л. Ф.) отошла от политической деятельности» ⁴⁰⁶.