Жизнь мага. Алистер Кроули
Шрифт:
Существует несколько вариантов описаний этих церемоний, по которым можно восстановить, что происходило на представлениях. Самое детальное описание было сделано корреспондентом Daily Sketch Реймондом Рэдклиффом, в чьей статье, напечатанной 24 августа 1910 года, можно было прочесть:
Я пришёл в редакцию журнала «Равноденствие». Поднялся по бесконечной лестнице. Меня встретил облачённый в белую мантию джентльмен с обнажённым мечом.
В помещении было темно; только над алтарём разливался слабый красный свет. Несколько молодых мужчин, живописно одетых в белые, красные или чёрные мантии, стояли в разных местах комнаты. Некоторые держали мечи. Курящиеся благовония создавали в комнате дымку, сквозь которую я видел маленькую белую статую, освещенную крошечной лампой, которая висела высоко на карнизе.
Один из братьев произносил слова «изгоняющего ритуала Пентаграммы» выразительно и с подобающей серьёзностью. Другому брату был дан приказ «очистить Храм водой». Это было исполнено. Потом мы стали свидетелями
Вслед за чтением песни мы выпили третью чашу Напитка, и братья ввели в комнату человека, чьё тело было задрапировано, а лицо — покрыто такой странной синей краской, что это наводило на мысль о Гекате. Дама, а это была дама, села на трон, расположенный гораздо выше самого Кроули. К этому времени церемония стала ещё более фантастичной и впечатляющей, но впечатление от неё ещё усилилось, когда поэт торжественным и благоговейным голосом прочёл знаменитый первый хор из «Атланты» Суинберна, который начинается словами «Когда гончие весны». Ещё одна чаша Напитка, ещё одно воззвание к Артемиде. Некоторое время спустя Frater Omnia Vincam [Нойбург] получает приказ танцевать «танец Свирели и Пана в честь нашей дамы Артемиды». Молодой поэт, чьи стихи у всех на слуху, изумил меня грациозным и красивым танцем, который продолжался до тех пор, пока он не упал от изнеможения посреди комнаты, где, между прочим, оставался лежать до конца церемонии. Затем Кроули обратился к богине с мольбой в форме прекрасного, нигде не печатавшегося, стихотворения. Воцарилась мёртвая тишина. После длинной паузы сидящая на троне взяла скрипку и заиграла. Она играла с чувством и страстью — мастерски. Эта музыка пробирала до самых костей. Потом женщина снова взяла скрипку и сыграла Abend Lied («Вечернюю песнь»), причём так красиво, так изящно, с таким глубоким чувством, что благодаря её игре большинство из нас испытало тот Экстаз, которого так настойчиво и постоянно ищет Кроули. Затем наступила долгая и напряжённая тишина, которую прервал Магистр Церемоний, объявив об окончании церемонии следующими словами: «Властью, которой я облечён, объявляю Храм закрытым». Так закончилась по-настоящему красивая церемония — красиво задуманная и красиво проведённая. Возможно, существуют более высокие формы художественной выразительности, чем великие стихи и великая музыка, но мне они пока неизвестны.
Подгоняемый своим успехом, Кроули решил расширить свою зрительскую аудиторию и арендовал тускло освещенный частный зал в Кэкстон-холле в Вестминстере. На каждое представление продавалось по сто билетов. Сезонный абонемент на все семь церемоний продавался по непомерной цене в пять гиней. Посетителям, которые во время представления сидели на скамьях, предписывалось быть одетыми в цвета, соответствующие каждой церемонии. С октября по ноябрь 1910 года представления шли в почти переполненных залах каждую среду. На них приглашались журналисты, и вскоре начали появляться статьи-отзывы. Помимо публики и журналистов, в числе зрителей присутствовало несколько офицеров столичной полиции, выяснявших, не происходит ли здесь чего-пибо непристойного. Они были разочарованы. Всё, что они увидели, оказалось слегка богохульными пьесами, исполнявшимися «в честь нашей госпожи Артемиды», ВО время которых к духам различных планет обращались с просьбой решить загадку Вселенной. Духам это не удавалось, и они возлагали всю ответственность на бога Пана, который благосклонно её принимал.
Для показов в Кэкстон-холле в изначальные церемонии были включены дополнительные представления. В них среди прочих участвовала молодая, страдающая неврастенией актриса со сценическим именем Иона де Форест. Настоящее имя этой девушки с бледной кожей, круглым лицом и чёрными волосами до пояса было Джин Хейд. По причине своей естественной бледности она играла луну в лунной церемонии. Нойбург влюбился в неё, и у них начался бурный роман. Кроул и не одобрил этих отношений, и они прекратились. Позднее она вышла замуж, но через несколько месяцев, в 1912 году, совершила самоубийство. Нойбург, который так никогда и не оправился от этой потери, думал, что это Кроули убил её, воспользовавшись магическими средствами.
В целом пресса проявляла умеренную заинтересованность этими представлениями, высказываясь о них тоном, граничившим с насмешкой и презрением. Так, в некой статье сообщалось, что одним из «новейших увлечений "будущих ведьм" стало исполнение странных кривляний из Церемонии Юпитера». Однако другая публикация не удовлетворилась
Когда закончились представления в Кэкстон-холле, Кроули 10 сентября уехал из Лондона, устроив себе короткие каникулы. Следующий выпуск The Looking Glass, появившийся в субботу, чопорно сообщал: «Мы понимаем, что мистер Алистер Кроули покинул Лондон, чтобы поехать в Россию. Несомненно, во многом это будет способствовать смягчению петербургской зимы. Мы можем поздравить себя с тем, что временно избавились от самого богохульного и хладнокровного злодея современности. Но почему же Скотленд-Ярд позволил ему уйти безнаказанным?» Далее следовал развёрнутый разоблачительный текст, торжественно подтверждающий давнюю репутацию Кроули как законченного подлеца.
Кроули был одновременно раздражён и удивлён. До этого он наивно полагал, что пресса объективна и беспристрастна, однако сначала в случае с Горацио Боттом-ли, а теперь — с Де Венд Фентоном, главным редактором The Looking Glass, он встретился с прямо противоположной ситуацией. К тому же он понял, что некоторые газеты жили не только за счёт выручки от продаж и рекламы, но и за счёт шантажа. За соответствующую плату можно добиться того, чтобы клеветническая статья была отвергнута редактором.
Боттомли не хватало наглости требовать от Кроули деньги, несмотря на большое количество публикуемых в его газете бранных статей, но у Де Венд Фентона хватало, ион намекал на то, что за первым последуют и другие непристойные разоблачения.
Далёкие от мысли ехать в Санкт-Петербург, Кроули и Нойбург вернулись в Алжир и добрались до Бу-Саада на машине, чтобы сэкономить время. Наняв погонщика верблюдов с двумя верблюдами и мальчика-слугу, они вновь отправились в пустыню. Кроули считал, что верблюды более послушны, чем лошади. Они ведут себя, как «высокопоставленные чиновники, и даже самые паршивые из них подобны консулам, а старые верблюды похожи на английских дам, занимающихся благотворительностью». Хотя Кроули относился к пустым пространствам, как правило, с ненавистью, он любил пустыню, которая подсознательно означала для него не «пустоту и бесплодие, а скорее некий утончённый и скрытый источник жизни». Однако Северная Африка давала ему нечто более важное. Здесь он мог не волноваться по поводу своего гомосексуализма. Здесь это считалось в порядке вещей, и к Кроули относились вне зависимости от его сексуальной ориентации.
Несмотря на то что Кроули вернулся в страну, которую он любил, начало путешествия не предвещало ничего хорошего. Магические занятия Кроули и Нойбурга оставались безуспешными, погонщики верблюдов и мальчик-слуга беспрестанно жаловались, кроме того, на них обрушилась невероятная буря с дождём, после которого пустыня оказалась покрытой водой на шесть дюймов, а на окрестных горных вершинах появился снег. Невзирая ни на что, Кроули спешил ещё дальше углубиться в открытую пустыню, где ему встречались только разрозненные бедные поселения, в одном из которых под названием Улед Джелаль путешественники наткнулись на «какой-то сарай, который назывался европейским отелем, хозяином которого был случайно заброшенный в эту пустыню француз. Предметом гордости деревни был сарай, куда каждый вечер можно было прийти и смотреть на танцующих девушек. Нет надобности описывать здесь, что именно они делали, но я могу сказать, что это единственная из известных мне форм развлечений, которая никогда мне не надоедала. Мне нравится приходить сюда довольно рано и сидеть здесь всю ночь, куря при этом табак или киф [коноплю] и выпивая одну чашку кофе за другой».
Из Улед Джелаль Кроули и Нойбург, судя по всему, продолжили пешее путешествие, темп которого они периодически вынуждены были ускорять, чтобы быстрее добраться до воды. Кроули находился в своей стихии. Такой способ путешествия соответствовал его авантюрному настрою. Тем не менее путешествие завершилось на кислой ноте. Кроули резко записывает в автобиографии:
«Я оставил Нойбурга выздоравливать в Бискре и вернулся в Англию один». Позднее Нойбург утверждал, что Кроули бросил его.
После короткой остановки в Париже Кроули, прежде чем вернуться в Лондон, отправился в Истбурн. Почему он туда поехал, до сих пор неизвестно, но существует предположение, что он хотел повидаться с матерью. Возможно, он заискивал перед ней с целью получить наследство. Возможно, — ив этом не было бы ничего нехарактерного для него, — он поехал просто для того, чтобы помучить пожилую даму известиями о своих злых поступках; или, может быть, став старше, он почувствовал к ней любовь и не хотел, чтобы об этом догадались другие.
Вскоре после этого Кроули сам оказался в положении мученика. В его отсутствие газета The Looking Glass имела большой успех. Её сотрудники откопали в прошлом Кроули всё, из чего только можно было извлечь что-то плохое, включая его недавний развод и супружескую измену. Фуллер считал, что нужно подать на газету в суд. Кроули не соглашался. Он не видел в этом никакого смысла. Газета была почти банкротом, её читательская аудитория состояла из невежд, остальное же, как он утверждал, дело истории. Кроме того, он говорил, что слишком занят подготовкой нового выпуска «Равноденствия», хотя всё же написал две статьи для The Bystander, в которых объяснял, в чём суть его Элевсинских таинств.