Жизнь мальчишки (др. перевод)

МакКаммон Роберт Рик

Старинный неуклюжий «Мак» прогрохотал к куче других трейлеров и грузовиков, чтобы подыскать себе место. Вслед за грузовиком стелился запах, от которого я вздрогнул. Это не был выхлопной дым, обильно стелившийся по земле из-под брюха «Мака». Это было что-то другое. Что-то… змеиное.

— Ого! — Дэви Рэй сморщил нос. — Бен опять испортил воздух!

— Это не я!

— Тихо, но смертельно! — не унимался Дэви Рэй.

— Сам ты и пернул, понятно! Не вали на меня!

— Да, воняет, — спокойно подтвердил Джонни, и Дэви Рэй

с Беном мигом заткнулись. С некоторых пор мы привыкли слушать то, что говорит Джонни. — Этот запах идет из прицепа.

Повернувшись к ярмарке, мы все внимательно посмотрели вслед «Маку». «Мак» развернулся и занял место среди других машин. Через некоторое время стало невозможно разглядеть, где стоит «Мак». Опустив голову, я обнаружил, что колеса прицепа оставили в земле глубокие коричневые колеи, вдавив опилки глубоко в грунт.

— Интересно, что у него там? — задумчиво проговорил Дэви Рэй, очевидно мечтавший о каком-то новом небывалом уроде. Я пожал плечами и ответил, что понятия не имею. Что бы ни находилось в этом прицепе, оно было невероятно тяжелым.

По дороге в школу мы обсудили наши планы.

— Испросив разрешения у родителей, мы встретимся у меня дома в шесть тридцать и отправимся на ярмарку все вместе, как четыре мушкетера. Это устраивает остальных? — спросил я.

— Я не могу, — ответил Бен, накручивая педали рядом со мной. В его голосе слышалось эхо далекого погребального колокола.

— Но почему? Мы всегда раньше встречались в шесть тридцать! В это время начинает работать карусель!

— Я не могу, — повторил Бен.

— Эй, Бен, что ты заладил как попугай «не могу, не могу», объясни по-человечески толком, в чем дело? — крикнул Дэви Рэй. — Что там у тебя стряслось?

Бен вздохнул, выдохнув клубок пара в морозный утренний воздух, налитый солнцем. На голове у него красовалась вязаная шапочка, щеки были красные как помидоры.

— Просто не могу… и все. Не раньше семи часов.

— Но мы всегда встречаемся в шесть тридцать! — настойчиво продолжал гнуть Дэви Рэй. — Это наша… наша… — Дэви оглянулся на меня в поисках помощи.

— Традиция, — подсказал я.

— Вот именно! Точно, традиция!

— По-моему, у каждого есть что-то, что он хочет оставить при себе, — заметил Джонни и развернул велосипед, заехав с другой стороны Бена. — Плюнь, Бен, есть вещи поважнее.

— Просто… ну, в общем, я не могу, и все. Бен нахмурился и выдохнул в воздух очередное облачко пара. Похоже было, играть в молчанку он больше не мог.

— В общем, в шесть часов у меня будет урок пианино.

— Что? — Дэви Рэй почти кричал. Ракета подо мной вильнул в сторону. На лице у Джонни появилось такое выражение, словно бы он только что получил от Кассиуса Клея удар под ложечку.

— Урок пианино, — повторил Бен.

По тому, как он это сказал, мне моментально представились тысячи малолетних мучеников, восседающих за полированными пыточными ящиками под надзором

безжалостных преподавательниц, в то время как их умиленные матери вышивают, сидя рядом на диванчиках. — Я беру уроки у мисс Гласс Голубой. Мама с ней договорилась. Сегодня в шесть у меня будет первый урок. Мы окаменели от ужаса.

— Но для чего это тебе, Бен? — потрясенно спросил я. — Зачем твоя мама это придумала?

— Ей всегда хотелось, чтобы я научился играть рождественские гимны. Верите? Рождественские гимны!

— Господи! — сочувственно промолвил Дэви Рэй. — Мисс Гласс Голубая не выучит тебя играть на гитаре, это уж точно. Гит-таре, вот как сказал он.

— Хотя на самом деле это круто! Да, пианино… ты далеко пойдешь!

— Уж наверное, — грустно пробормотал Бен.

— Все равно выход есть, — проговорил Джонни, когда впереди показались ворота школы. — Мы можем встретиться около дома сестер Гласс, как вы на это смотрите? И поедем на ярмарку в семь вместо половины седьмого.

— Точно! — радостно кивнул Бен. — Так мы поспеем всюду. Таким образом, все было обговорено, оставалось только уломать родителей. Каждый год мы отправлялись на ярмарку ровно в шесть тридцать и развлекались там ровно до десяти, и родители никогда ничего не имели против. Ярмарка была единственным местом, куда подростки нашего возраста могли сходить в нашем городке вечером. Субботнее утро и день были отданы чернокожим обитателям Братона, а в субботний вечер на ярмарку закатывались все старшие ребята. В десять утра в воскресенье земля рядом с бейсбольным полем снова становилась первозданно пустой, за исключением следов в виде куч опилок, раздавленных стаканчиков из-под газировки и билетных корешков, забытых ярмарочными уборщиками; так псы оставляют метки на условленных местах, помечая территорию.

День тянулся мучительной резиной предчувствий и ожиданий. Луженая Глотка дважды назвала меня болваном и заставила Джорджи Сандерса десять минут стоять у классной доски, упершись носом в нарисованный мелом круг, за то, что он шептался с соседом. Ладд Дивайн отправился к директору за то, что рисовал похабные картинки на тетради, после чего Демон за моей спиной шепотом поклялась, что Луженой Глотке это отольется. Мысленно улыбнувшись, я подумал, что с этих пор ни за какие коврижки не согласился бы оказаться в потертой шкуре Луженой Глотки.

Вечером, как только в небе начали собираться сиреневые сумерки и появилась желтая луна, я из окон своего дома увидел огни Брендивайнской ярмарки. «Чертово колесо» уже крутилось, все очерченное кругом красных огней. Центральная ось колеса была окружена кольцом белых лампочек. Звуки ритмичной музыки, смех и веселые крики достигали моего слуха, проносясь над крышами Зефира. В кармане у меня лежало несколько долларов, подарок отца. Приготовившись к морозу, я надел куртку на фланелевой подкладке. К половине седьмого я был готов к выходу в свет.