Жизнь мальчишки (др. перевод)
Шрифт:
— Боюсь, что они способны и на такое. По крайней мере они могут попытаться предпринять что-то очень скверное.
— Она не уедет, — твердо сказал я, вспомнив холодную красоту зеленых глаз, которые я увидел на мгновенно и удивительно изменившемся морщинистом лице Леди. — Эти люди не имеют права гнать ее из родного города.
— Я с тобой совершенно согласна. Кори, — поднялась со стула мама. — И мне бы не хотелось, чтобы с Леди случилось что-нибудь плохое. Но бояться за нее нечего, она сумеет за себя постоять, в этом я уверена. Хочешь еще апельсинового сока?
Больше сока я не хотел и так и ответил. Тогда мама налила сока себе, а я занялся яичницей. И через
— Можно я схожу на проповедь преподобного Блессета сегодня вечером? — спросил я. — Мне хочется услышать, о чем он там будет говорить.
Мама сидела молча и неподвижно, поражение на меня уставившись.
— Он что-то собирается рассказать о той песне, — продолжил я. — Ну, о той песне, ты помнишь? Я хочу знать, почему он так сильно ненавидит эту песню.
— Ангус Блессет ненавидит все и вся, — ответила мама, когда к ней снова вернулся дар речи. — Он способен разглядеть верные знаки конца света в паре грошовых теннисных туфель.
— Песня мне очень понравилась. И мне хочется узнать, что преподобный сумел услышать там такое, что не услышал я.
— Ну, с этим все ясно. Просто у него тренированный слух, — чуть улыбнулась мама. — А кроме того, его уши — это уши взрослого человека. Например, то же самое можно сказать про меня. По мне, так в этой песне тоже нет ничего хорошего, но назвать ее, как преподобный, мусором или взваливать на нее все грехи тяжкие я бы не стала. Никакого зла в ней нет, это уж точно.
— Но все равно я хочу его послушать, — настойчиво повторил я.
Честно говоря, просьба о посещении церковной проповеди, исходившая из моих уст, действительно была необычной и достойной удивления. Никогда раньше я не проявлял особого рвения в церковных делах, да и никто в нашей семье особенно не страдал от переизбытка религиозности. После того как отец вернулся домой, он в свою очередь тоже попытался отговорить меня от похода на проповедь преподобного Блессета. Отец сказал, что в преподобном слишком много дурного воздуха, из-за чего Блессет то и дело взрывается от малейшей искры, и что сам он, мой отец, никогда не думал о том, чтобы ступить под своды Свободной баптистской церкви. Однако после краткой борьбы и проявленной мною выдержки — а также тихого совещания, проведенного за закрытыми дверями родительской спальни, из которого я тем не менее уловил слова «любопытство» и «пускай разберется во всем сам» — отец скрепя сердце согласился вести нас всей семьей в среду вечером на службу к преподобному Блессету.
Таким образом наша семья вместе еще с сотней других людей оказалась под душными сводами Свободной баптистской церкви, находившейся на Шоусон-стрит, прямо у самого моста с горгульями. Сегодняшняя служба не была торжественной, как субботняя: например, ни я, ни отец не надели пиджаки и галстуки; то же самое можно было сказать о большинстве присутствовавших, которые явились прямо с работы, с полей, в грязных комбинезонах. Я заметил много знакомых лиц. Прежде чем служба началась, в церковь набилось столько народу, что в зале едва-едва хватало места для того, чтобы стоять. Пришла даже стайка подростков, которых, судя по выражению их лиц, притащили за ухо мрачновато настроенные родители. Было ясно, что истерические выкрики преподобного, а также многочисленные листовки, расклеенные по всему городу, в которых сообщалось, что «в среду вечером в Свободной баптистской церкви преподобный Блессет раскроет пред нашими глазами планы Сатаны и спасет
Перед стоявшей на возвышении кафедрой красовался новенький проигрыватель и колонки. Не прошло и получаса, как преподобный Блессет появился на сцене собственной персоной — облаченный в белый летний костюм и розовую рубашку, но уже совершенно мокрый от пота. Выбежав из-за кулисы, он торопливо направился к кафедре с черной виниловой грампластинкой-сорокапяткой в одной руке. В другой руке преподобный нес за кожаную ручку небольшой деревянный ящик с отверстиями по бокам, который поставил на пол в стороне от кафедры. После этого, повернувшись к собравшимся, он выкрикнул им: «Привет!» и «Братья и сестры, вы готовы сегодня сразиться с Сатаной?»
— Аминь! — закричали со всех сторон в ответ. — Аминь! Аминь! — И еще раз:
— Аминь!
Аудитория была готова к проповеди. Температура была что надо.
Свою проповедь Блессет начал со стандартного набора: как коварно зло большого города, медленно, но верно крадущееся по улицам Зефира; как кровожаден Сатана, жаждущий заполучить души наших молодых людей, дабы утащить их к себе в ад; и что жители Зефира денно и нощно должны сражаться с дьявольскими искусами, дабы отведать в конце концов даров вечного блаженства, а не гореть веки вечные в геенне огненной. Вещая, преподобный Блессет носился по сцене взад-вперед, махал руками и отчаянно потел, в общем, вел себя как настоящий одержимый. Нужно отметить, что шоу он устроил отличное: не прошло и десяти минут, как даже я почувствовал себя неуверенно, задумавшись, не прячется ли у меня под кроватью кто-нибудь рогатый, со смехом дожидающийся момента, когда я тайком раскрою «Нэшнл джиогрэфик», чтобы посмотреть на фотографии веселых гологрудых африканок.
Потом, внезапно прекратив бег, преподобный повернул к собравшимся свое блестящее от пота лицо. Двери зала были распахнуты, но духота все равно стояла неимоверная; моя рубашка давным-давно липла к спине, а высившийся в золотом свете рампы преподобный просто обливался потом. Он поднял над головой черный диск пластинки.
— Так услышьте же глас дьявольского искуса! — заорал Блессет.
Он включил проигрыватель, насадил пластинку на толстый вал, запустил диск и, приготовив иглу, задержал ее над первой дорожкой.
— Теперь слушайте внимательно, братья и сестры, — наказал он нам, — вот он, глас Сатаны.
С этими словами преподобный опустил иглу на диск, и динамики наполнились треском статики и царапин.
Чьи это были голоса — демонов или ангельские? Ох уж эти голоса! Я тусуюсь, я тусуюсь и тусуюсь. Из города прочь. Я тусуюсь.
— Вот оно! — внезапно, как заполошный, заорал преподобный. — Вы слышали это? Только что прозвучало! Он хочет, чтобы наши дети считали, что по другую сторону изгороди трава зеленее, чем на нашей стороне! Разве жизнь в родном городе хуже, чем в другом месте? Сатана разжигает в неокрепших душах дьявольскую тягу к перемене мест, вот о чем тут поется!
Игла снова упала на пластинку. Когда песня дошла до места, где говорилось, как здорово иметь машину, на которой нет ни одной царапины и которая не грустит о девчонках, что в ней катались, преподобный Блессет разве что не затрясся от праведной ярости.
— Вот, вы слышали это? Разве дьяволы не Призывают к тому, чтобы целыми днями носиться по улицам на автомобилях? Разве тут не слышно откровенного намека на похоть и сомнительные свободные плотские утехи?
Последние слова преподобный почти что выплюнул вместе со слюной.