Жизнь Марианны, или Приключения графини де ***
Шрифт:
Моя воспитательница растила меня как родную свою. дочь. Я уже говорила, что они с братом были из очень хорошей семьи; говорили, что они потеряли свое состояние в судебной тяжбе и после этого брат укрылся в глухом сельском приходе, куда последовала за ним и сестра, так как они горячо любили друг друга.
Обычно, когда говорят: племянница или сестра сельского священника, представляют себе женщину грубую, похожую на крестьянку. Но эта девица к числу таких особ не принадлежала: она была рассудительна, учтива и вдобавок исполнена добродетели.
Помню, что у нее нередко катились из глаз слезы, когда она смотрела на меня, вспоминая все случившееся со мной, да и я, надо
Я обойду молчанием пору моего воспитания в нежном возрасте; когда я подросла, то научилась шить кое-какие женские наряды — искусство, весьма пригодившееся мне впоследствии.
Мне уже было пятнадцать лет — приблизительно, ибо с точностью сказать это было нельзя,— как вдруг священник, пригревший меня, получил из Парижа от своего родственника, не имевшего иных наследников, кроме моих воспитателей, письмо, в котором, по его поручению, сообщалось, что он опасно болен, и этот родственник, часто подававший им вести о себе, просил, чтобы кто-нибудь — брат или сестра — поспешил приехать, если хотят застать его еще в живых. Наш кюре так высоко ставил свой долг пастыря, что не решился бросить приход и уговорил поехать сестру.
Она сперва не собиралась брать меня с собою; но за два дня до своего отъезда, видя, что я печалюсь и горько вздыхаю, сказала мне:
— Марианна, раз вас так огорчает разлука со мной, утешьтесь — я не хочу расставаться с вами и надеюсь, что брат будет со мною согласен. Мне даже пришли сейчас некоторые мысли о вашем устройстве: я намерена отдать вас в ученье в какую-нибудь мастерскую, ибо уже пора подумать о вашем будущем; пока мы с братом живы, вы всегда можете рассчитывать на нашу помощь, да и после смерти мы кое-что вам оставим, но этого недостаточно, много ли мы можем вам оставить? Родственник, к коему я еду и наследниками коего мы с братом являемся, думается мне, не очень богат, и вам нужно выбрать себе ремесло, дабы иметь средства к существованию. Я говорю с вами откровенно, потому что вы становитесь рассудительной девушкой, дорогая моя Марианна, и я очень хотела бы перед смертью иметь утешение, видя вас замужем за каким-нибудь честным человеком, или, по крайней мере, знать, что вы достигли положения, благоприятного для замужества: ведь будет справедливо, чтобы мне выпала эта радость.
После таких слов как мне было не броситься в ее объятия! Я плакала, и она плакала, ведь лучше ее не было на свете человека, да и я, со своей стороны, отличалась добрым сердцем, каким оно осталось и до сей поры.
Тут вошел в комнату кюре.
— Это что такое? — сказал он сестре.— Кажется, Марианна плачет?
Тогда она передала ему наш с нею разговор и сказала о своем намерении повезти меня с собою в Париж.
— Что ж, я это вполне одобряю,— ответил он.— Но если она там останется, мы больше не увидим ее. Это очень больно, потому что я люблю это бедное дитя. Мы ее воспитали, я очень стар, и, быть может, мне придется проститься с нею навеки.
Как видите, беседа была самой трогательной. Я ничего не ответила старику — лишь громко зарыдала. Это еще больше растрогало его, и, подойдя ко мне, он сказал:
— Марианна, вы поедете с моей сестрой, так нужно для вашего блага, которое я должен всему предпочесть. Мы заменили вам родителей, коих господь не дозволил вам узнать, не знаете вы также и никого из своих родных; и от, пока мы живы, не делайте ничего,
Не стану передавать все то, что он говорил мне еще перед нашим отъездом, сокращу свой рассказ — боюсь, что все эти мелкие события моей юности будут докучны вам; они и впрямь не очень-то занимательны, и мне не терпится перейти к другому; ведь я так много должна вам рассказать и лишь из великой любви к вам принялась за свое повествование, которое окажется весьма долгим: придется мне извести много бумаги, но я не об этом тревожусь, а все думаю, как мне справиться со своей ленью. Ну что ж, двинемся дальше.
Итак, мы с сестрою священника тронулись в путь. Вот мы и в Париже; надо было проехать почти через весь город, чтобы добраться до того родственника, о коем шла речь.
Не могу вам передать, что я почувствовала, увидев большой шумный город, его народ и его улицы. Мне это показалось просто лунным царством [7] ; я была сама не своя, прямо себя не помнила; я смотрела вокруг, широко раскрыв глаза от удивления, вот и все.
Дорогой я несколько опамятовалась и тогда уж насладилась неожиданным зрелищем: чувства мои пришли в волнение, я была в восторге, что очутилась тут, я вдыхала воздух, веселивший мою душу. Все окружавшее меня так возбуждало мое воображение, так было мне приятно, и я полагала, что это множество разнообразных предметов сулит еще неведомые мне развлечения, что среди этого скопища домов меня ждут всякие удовольствия. Ну смотрите, разве не говорило во мне истинно женское чутье и даже предчувствия грядущих моих приключений?
7
Лунное царство— фантастические описания «лунного царства» были в моде в конце XVII в., особенно после появления утопического романа Сирано де Бержерака «Иной свет, или Государства и империи Луны» (1657) и пьесы Анн-Модюн де Фатувиля «Арлекин, император Луны» (1684), не раз ставившейся на парижской сцене.
Судьба не замедлила возвестить мне о них; ведь о жизни такой женщины, как я, поистине надо говорить — судьба. Родственника, к которому мы ехали, уже не было в живых; нам сказали, что он скончался за сутки до нашего приезда.
И это еще не все — его имущество опечатали, он запутался в делах, коими занимался; утверждали, что долгов у него больше, чем наличных денег.
Не могу объяснить, как это доказывали,— такие подробности мне не известны, знаю лишь, что мы не могли остановиться в его доме — там все было описано, и после долгих споров, длившихся три или четыре месяца, нам заявили, что наследникам нечего надеяться получить хоть единый грош и надо пожалеть, что оставленная сумма не оказалась более значительной: тогда бы можно было расплатиться с долгами.
Вот какое прекрасное путешествие мы совершили, не правда ли? Сестра священника пришла в такое огорчение, что даже заболела и слегла в той гостинице, где мы поселились. Увы! Горевала она так из-за меня: рухнули ее надежды, что это наследство даст ей возможность обеспечить меня; к тому же бесполезное путешествие исчерпало ее средства — деньги, привезенные ею с собой, растаяли; у брата ее, кроме прихода, ничего не было, и ему оказалось бы очень трудно прислать ей денег. И в довершение бед она заболела. Вот несчастье!