Жизнь Марианны, или Приключения графини де ***
Шрифт:
— Я этого не говорю, мадемуазель, и совсем не то у меня на уме, но, право, никогда бы я не подумал, что у вас столько презрения ко мне,— заявил он.— Я полагал, что вы имеете меня в виду, по случаю обстоятельств, в коих находитесь, обстоятельств, весьма огорчительных и не очень благоприятствующих замужеству. Извините за откровенность, но я говорю это по дружбе и желая вам добра. Бывают случаи, кои не следует упускать, особливо когда имеешь дело с людьми, которые, как я, например, не только не придирчивы, но и не очень требовательны. Вступая в брак, каждый жених всегда рад иметь хорошую родню со стороны
— Ах, сударь! Странные речи вы ведете! — сказала я, взглянув на него с негодованием.— Ваша любовь, отнюдь не отличается учтивостью. Оставим все это, прошу вас.
— Ну, как угодно, мадемуазель,— ответил он, вставая.— Мне от этого ни тепло, ни холодно, но позвольте сказать, вам нечем так уж гордиться. Не вышло с вами, — к глубокому моему сожалению, конечно, — найдется другая. Вам думали сделать удовольствие, а вовсе не обидеть вас. Вы, разумеется, хороши собой, об этом спору нет, и очень приглянулись мне, но, вообще-то говоря, еще неизвестно, кто из нас больше потеряет. Я ведь ни к чему не придирался, и, хотя у вас ничего нет, я бы вас все равно уважал, почитал и лелеял, но раз это вас не устраивает, я ухожу, мадемуазель. Прощайте, остаюсь вашим покорнейшим слугой.
— Прощайте, сударь, — сказала я, — я тоже ваша покорнейшая слуга.
Он сделал несколько шагов, как будто собираясь уйти, но тут же вернулся.
— Однако ж, мадемуазель, я подумал о том, что вы тут остаетесь одна. Пока за вами не пришли, может быть, мое общество на что-нибудь вам пригодится. Честь имею предложить его вам.
— Очень вам благодарна, сударь,— ответила я со слезами на глазах, не потому, что он собирался уйти, как вы можете подумать, но от обиды, что меня втянули в такое оскорбительное для моей гордости приключение.
— Надеюсь, не я виновник ваших слез, мадемуазель,— добавил он.— Я же не сказал ничего обидного для вас.
— Нет, сударь,— промолвила я.— Я на вас не сетую, но вам не стоит оставаться — вот идет та особа, которая привезла меня сюда.
В самом деле, я заметила вдалеке мадемуазель Като (так он назвал эту женщину), и, быть может, потому, что Он не хотел сделать ее свидетельницей холодного приема, который я оказала его ухаживанию, он удалился прежде, чем она подошла ко мне, и даже свернул в другую аллею, чтобы не встретиться с ней.
— Почему же господин Вийо ушел от вас? — сказала эта женщина, подойдя ко мне.— Неужели вы прогнали его?
— Нет,— ответила я.— Но вы как раз пришли, а нам больше нечего было сказать друг другу.
— Ну как, мадемуазель Марианна? — спросила она.— Правда, он славный малый? Как видите, я вас не обманула. Даже не будь у вас напастей, хорошо вам известных, разве могли вы мечтать о таком муже? Право, господь очень милостив к вам. Идемте скорей,— добавила она,— нас ждут.
Ничего не ответив, я печально встала и последовала за ней. Одному богу известно, как тяжко мне было тогда!
Мы прошли через длинную анфиладу покоев и оказались в большой зале, где теснилась целая толпа челядинцев. Я, однако ж, увидела там и двух человек барского вида — молодого человека, лет двадцати четырех — двадцати пяти, весьма благородной наружности, и другого, зрелых лет, похожего на офицера; они беседовали друг с другом у окна.
— Подождите
Но в этот короткий промежуток времени, когда она оставила меня одну, вышеупомянутый молодой человек прервал свою беседу и, устремив на меня глаза, стал весьма пристально разглядывать меня. И, при всей своей тоске душевной, я заметила это.
Такие вещи не ускользают от внимания женщин. Как бы ни были мы глубоко огорчены, наше тщеславие делает свое дело, оно не дремлет, и гордость своим очарованием — совсем особое чувство, от которого нас ничто не отвлекает. Я даже расслышала, как этот молодой человек с восхищением сказал своему собеседнику:
— Что за милочка! Видали вы когда-нибудь этакую прелесть?
Я опустила глаза и отвернулась; но все же мне было приятно, я почувствовала мимолетное удовольствие, не оторвавшее меня, однако, от моих грустных мыслей. Нечто подобное испытываем мы, вдохнув мимоходом благоухание красивого цветка.
— Пожалуйте,— сказала мне моя проводница, выйдя из дверей. Я последовала за нею, и те два человека, о которых я говорила, вошли вместе с нами. В комнате я увидела пять или шесть дам и троих мужчин: двое из них, как мне показалось, были судейскими, а третий — военный. Господин Вийо (вы знаете, кто это) тоже тут оказался — он сидел со смущенным видом в сторонке, у двери.
Я сказала «трое мужчин», но не упомянула о четвертом, хотя он-то и являлся главным лицом, будучи хозяином дома; последнее я заключила из того, что он был без шляпы. Я подумала, что передо мной сам министр, и моя провожатая подтвердила это.
— Мадемуазель, это господин де...,— сказала мне она и назвала фамилию министра [16] .
Это был человек в годах, высокого роста, благообразный и представительный; весь его облик ободрял вас, успокаивал, внушал доверие и был как бы залогом доброты, с коей этот вельможа отнесется к вам, и справедливости, которую он вам окажет.
16
...назвала фамилию министра.— Как полагают исследователи, в образе министра Мариво изобразил кардинала Андре-Эркюля де Флери (1653—1742), известного государственного деятеля, министра Людовика XV. Придя к власти в 1726 г., он стремился к экономии государственных средств и к миролюбивой внешней политике.
Время не столько наложило печать старости на его черты, сколько сделало их почтенными. Представьте себе лицо, на которое приятно смотреть, не думая о возрасте его обладателя; приятно было чувствовать, какое глубокое уважение он вызывает в людях; даже в признаках здоровья, коим оно было отмечено, чувствовалось что-то почтенное, казавшееся не столько следствием темперамента, сколько плодом мудрости, благородства и душевного спокойствия.
Добрая душа и мягкость нрава ясно отражались в его наружности, она оставалась любезным и утешительным образом прежнего его обаяния, была украшена прелестью его характера, а эта прелесть не имеет возраста.