Жизнь Марии Медичи

Фисэль Элен

Чтобы укрепить свои позиции, Мария снова решила опереться на герцога д’Эпернона. Кроме того, она дала надежду герцогу де Гизу на то, что он встанет во главе армии.

Безусловно, это не понравилось Кончино Кончини, который не пылал любовью к этим господам. Маркиз д’Анкр (Кончино Кончини) все еще вынашивал планы сблизиться с принцем де Конде, но тот, возможно из осторожности, не предлагал флорентийцу принять участие в своих замыслах.

Уставшая от интриг, Мария уже стала подумывать, а не отречься ли ей от регентства, но нашлись люди, сказавшие ей, что этого делать не стоит, так как в

случае отказа от регенства она подвергнет опасности своего сына, Людовика XIII.

Противники Марии усиленно распространяли грязные слухи. Так, она узнала, что в Бретани, где было много сторонников Конде, на каждом углу говорят о том, что регентша хочет отравить короля, дабы получить всю полноту власти. Понятно, что это была клевета, но вспомним Пушкина:

Бессмысленная чернь Изменчива, мятежна, суеверна. Легко пустой надежде предана. Мгновенному внушению послушна. Для истины глуха и равнодушна, А баснями питается она ¹⁰⁵.

Это писалось о другой стране и о другом правителе, но чернь действительно питается баснями, а басни порождают недовольство, способное перерасти в открытый бунт. И право же, надо отдать должное Марии Медичи: как бы ни хулили ее современники (и, добавим, историки), в годы своего регентства она проявила решимость, считая своей главной целью служение королю и Франции.

А в Государственном совете в это время наблюдался явный раскол: одни считали, что надо наконец приструнить сторонников принца де Конде (кардинал де Жуайёз, Пьер де Жаннен и Николя де Вильруа настаивали на том, что для усмирения амбиций достаточно одного гвардейского полка), другие же были уверены, что все вопросы надо решать путем переговоров.

Двадцать первого февраля 1614 года Марии Медичи передали манифест от принца де Конде, в котором говорилось, что растущее недовольство, на грани восстания, – это результат преступной наивности королевы-матери и ее правительства. В ответ последовало предложение пойти на компромисс, подкрепленное обещаниями и обильными субсидиями. При скудости казны Мария распорядилась, чтобы принцу де Конде выделили 450 тысяч ливров серебром, а герцогу де Лонгвиллю – 100 тысяч ливров. Кроме того, принц получил Амбуаз (он хотел стать губернатором этого города пожизненно, но ему отдали Амбуаз лишь во временное управление).

Третьего августа в Париже скончался принц де Конти, он же Франсуа де Бурбон, брат покойного графа Суассонского. После своего племянника, принца де Конде, он был вторым принцем крови, соответственно, одной проблемой для Марии стало меньше. А через несколько дней в Париж прибыл сам принц де Конде, чтобы сопровождать Людовика XIII в парламент, где того должны были объявитиь совершеннолетним в связи с достижением тринадцати лет.

Второго октября 1614 года, через неделю после дня рождения короля, парижский парламент признал Людовика XIII совершеннолетним.

На официальной церемонии, в которой принимали участие двор и многочисленные высокие гости, юный Людовик заявил:

– Господа,

я пришел в свой парламент, чтобы сказать вам: по закону моего государства я беру правление в свои руки. Я надеюсь на милость Божью и обещаю, что буду править со страхом Божьим и по справедливости.

Затем он повернулся к матери и добавил:

– Я желаю, чтобы вы были в Совете послеменя.

Мария чуть не задохнулась от возмущения. Этот

мальчишка отодвигал ее и оставлял ей место «после себя»! Отодвигал ее! Представительницу великого рода Медичи! Да еще вчера это жалкое существо забавлялось тем, что ловило бабочек и отрывало у них крылья!

Справившись со своими чувствами, она решила, что, скорее всего, кто-то подговорил его сказать именно так… Но кто? С этим предстояло незамедлительно разобраться.

* * *

1614 год запомнился также тем, что оппозиция с оружием в руках потребовала созыва Генеральных штатов ¹⁰⁶, последний раз заседавших в 1593 году.

Генеральные штаты собрались 27 октября 1614 года, но ничего не дали из-за склок между депутатами третьего сословия и высшей знати, и потому Медичи распорядилась прекратить дебаты. И тогда с места вдруг поднялся молодой епископ Люсонский. Начав с перечисления требований духовенства, он неожиданно изменил тон и принялся в чрезмерно льстивых выражениях восхвалять заслуги королевы-матери.

– В интересах государства, – заключил он, – я умоляю вас всех сохранить регентство!

Это был Арман Жан дю Плесси (будущий кардинал де Ришельё, которого мы уже несколько раз цитировали); в числе прочих он стремился к власти и страстно желал занять место фаворита.

Этот человек родился 5 сентября 1585 года в семье Франсуа дю Плесси, дворянина из Пуату, и Сюзанны де ля Порт, дочери преуспевающего деятеля парижского парламента.

Оскар Егер в своей «Всемирной истории» пишет о нем так:

«Отец его принадлежал к сторонникам Генриха III и сначала готовил своего сына к военной карьере. Но молодой человек предпочел духовное поприще, открывавшее более широкую арену для его блестящих дарований. В двадцать два года он был уже епископом» ¹⁰⁷.

В 1604 году Арман Жан дю Плесси стал епископом Люсонским; в Риме он был представлен папе Павлу V. В Париже молодой епископ получил степень бакалавра теологии и написал небольшую книгу с претенциозным названием «Воспитание христианина». Теперь он был готов делать карьеру при дворе и ждал только удобного случая, чтобы обратить на себя внимание.

Конечно, он мог бы стать образцовым епископом, но его амбиции распространялись гораздо шире. Шанс вырваться из тихой провинции дю Плесси предоставило убийство Генриха IV. Когда Мария Медичи официально вступила в права регентши, Арман Жан дю Плесси объявился в Париже. Он прочитал несколько проповедей, но они не произвели особого эффекта, – в те времена многие владели искусством риторики. Наедине с собой епископ, возможно, думал о том, что его время еще не пришло – хотя влиятельный герцог де Сюлли и отправлен в отставку, другие министры все так же прочно сидят в своих креслах.