Жизнь Микеланджело

Роллан Ромен

«Превыше, без сравнения, всех других он любил, — говорит Вазари, — Томмазо деи Кавальери, римского дворянина, молодого и страстно влюбленного в искусство; он сделал на картоне его портрет в натуральную величину, — единственный нарисованный им портрет, так как он питал отвращение к копированию живых людей, разве только они отличались несравненной красотой».

Варки прибавляет:

«Когда я увидел в Риме мессера Томмазо Кавальери, он отличался не только несравненной красотою, но и обладал таким изяществом манер, столь изысканным образом мыслей и благородством поведения, что чем больше его знали, тем больше он заслуживал любви» [223] .

223

Benedetto Varchi, «Due lezzioni», 1549 г.

Микеланджело встретил его в Риме осенью 1532 года. Первое письмо от Кавальери, в ответ на пламенные признания Микеланджело, исполнено достоинства:

«Я получил от вас письмо, которое тем более мне дорого, что оно было для меня неожиданно; я говорю: неожиданно, потому что я не считаю — себя достойным получать письма от такого человека, как вы. Что касается до того, что вы пишете в мою похвалу, и до тех моих работ, к которым, по вашим уверениям, вы почувствовали

немалую симпатию, я отвечу вам, что они вовсе не такого свойства, чтобы дать повод человеку такого гения, как вы, — ибо не только равного вам, но и второго на земле не существует, — обращаться с письмом к молодому человеку, делающему первые шаги и столь невежественному. Тем не менее я не могу поверить, чтобы вы лгали. Я думаю, даже уверен, что склонность, которую вы ко мне испытываете, обусловливается исключительно любовью, которую такой человек, как вы, олицетворяющий собою искусство, естественно питает к тем, кто любит искусство и себя ему посвящает. Я принадлежу к этим последним и в отношении любви; к искусству не уступлю никому. Я всецело отвечаю на ваше расположение и уверяю вас: никогда ни одного человека я не любил так, как вас, и ни одна дружба не казалась мне более желательной… Прошу вас при случае (воспользоваться моими услугами и предоставляю себя в вечное ваше распоряжение.

Всецело преданный вам Томмазо Кавальери» [224] .

224

Письмо Томмазо Кавальери к Микеланджело. (1 января 1533 г.)

Кавальери, повидимому, все время сохранял этот тон почтительного, и сдержанного чувства. Он остался верен Микеланджело до его кончины, при которой он присутствовал. Он пользовался его доверием; он считался единственным человеком, оказывавшим на него влияние, причем он имел редкую заслугу употреблять это влияние всегда на пользу и на величие своего друга. Это он уговорил Микеланджело окончить деревянную модель купола св. Петра. Он сохранил для потомства планы Микеланджело, относящиеся к постройке Капитолия, и трудился над их осуществлением. Он, наконец, после смерти Микеланджело наблюдал за выполнением его последней воли.

Но дружба к. нему Микеланджело» была как бы любовным безумием. Он писал ему бредовые письма. Обращался он к своему идолу, повергшись в прах [225] . Он называет его «могучим гением… чудом… светочем нашего века»; он умоляет его» «не презирать его за то, что он не может сравниться с ним, которому нет равных». Он приносит ему в дар все свое настоящее, все свое будущее и прибавляет:

«Я испытываю бесконечную скорбь оттого, что не могу отдать вам также и своего прошлого, чтобы продлить мое служение вам, так как будущее будет кратковременно: я слишком стар… [226] Я не думаю, чтобы что-нибудь могло разрушить нашу дружбу, хотя мои слова и самонадеянны, ибо я ниже вас бесконечно… [227] Забыть ваше имя для меня то же, что забыть о пище, которая поддерживает мою жизнь; да, скорей я могу забыть о пище, которая маня питает и подкрепляет только тело, без всякого удовольствия, чем ваше имя, которое питает и тело и душу, наполняя их такою сладостью, что покуда я о вас думаю, я не испытываю ни страданий, ни страха смерти… [228] Душа моя находится в руках того, кому я ее предал… [229] Если бы я принужден был перестать о нем думать, я думаю, что умер бы на месте» [230] .

225

См. особенно ответ Микеланджело на первое письмо Кавальери, написанный в тот же день, когда оно было получено (1 января 1533 г.). Сохранилось три лихорадочных черновика к этому письму. В постскриптуме к одному из этих черновиков Микеланджело пишет: «Было бы позволительно назвать собственными именами те вещи, которые человек дарит тому человеку, который их принимает; но, уступая приличиям, в этом письме этого сделано не будет». Ясно, что речь идет о слове «любовь».

226

Письмо Микеланджело к Кавальери. (1 января 1533 г.)

227

Черновик письма Микеланджело к Кавальери. (28 июля 1533 г.)

228

Письмо Микеланджело к Кавальери. (28 июля 1 533 г.)

229

Письмо Микеланджело к Бартоломео Анджолини.

230

Письмо Микеланджело к Себастьяно дель Пьомбо.

Он делает Кавальери великолепные подарки:

«Удивительные рисунки, чудесные головы красным и черным карандашом, сделанные с целью научить его рисовать. Затем он нарисовал для него Ганимеда, взятого на небо зевсовым орлом, Тития с коршуном, питающимся его сердцем, падение Фаэтона в По, с солнечной колесницей и вакханалией детей, все — произведения редкой красоты и невообразимого совершенства» [231] .

Он посылал ему также сонеты, иногда замечательные, часто темные, многие из которых вскоре стали читаться в литературных кругах и сделались известными по всей Италии [232] . Про нижеследующий сонет говорят, что он был «лучшим лирическим стихотворением в Италии XVI века» [233] :

231

Вазари.

232

Варки публично комментировал два из них и напечатал их в своих «Due Lezzioni». Микеланджело не делал из своей любви тайны. Он говорил о ней Бартоломео Анджолини, Себастьяно дель Пьомбо. Подобная дружба никого не удивляла. Когда умер Чеккино деи Браччи, Риччо всем кричал о своей любви и своем отчаянии: «Ах, дорогой мой Донато! Наш Чеккино умер! Весь Рим плачет, Микеланджело сделал мне рисунок для его памятника. Напишите, прошу вас, эпитафию и пришлите мне утешительное письмо: я обезумел от скорби. Терпенье! Я живу, хотя ежечасно испытываю тысячи смертей. О боже! Как изменился лик фортуны!» (Письмо к Донато Джаннотти. Январь 1544 г.). «В моей груди я ношу душу тысячи люоовников», — такие слова Микеланджело влагает в уста Чеккино в одной из своих надгробных эпиграмм. (Стихотворения, изд. Фрея, LXXIII, 12.)

233

Шефлер.

С

прекрасным взором вашим зрю заране Тот свет, что видеть глаз мой слеп и беден. Чтоб груз нести для ног хромых, потребен Ваш шаг уверенный при стройном стане. Лечу на ваших крыльях я заране, С рассудком вашим в небо мчусь, победен, Пo вашей воле — то багров, то бледен, В огне дрожу, горю в сыром тумане. И воли нет моей вне вашей воли, Все мысли в вашем сердце, словно в чуде, Слова мои — лишь ваше дуновенье. Без вас, один, я — как луна, не боле, Которую постольку видят люди, Поскольку солнца есть там озаренье [234] .

234

Стихотворения, CIX, 19.

Еще более знаменит другой сонет, одна из наилучших песен, когда-либо написанных в честь совершенной дружбы:

Когда любви источник — безупречный, Когда влюбленные равны местами, Коль ровный рок свирепствует над нами, Коль сердце волею ведется встречной, Коль в двух телах одной душою вечной Несемся к небу парными крылами, Коль золочеными Амур cтрелами Пронзил обоим весь состав сердечный, Коль каждый любит не себя, — другого, — Коль вкус один храним, едину меру, Коль к одному душой стремиться надо, Коль в сотнях пламя не найти такого, — Такую связь любви, такую веру Разрушит ли минутная преграда? [235]

235

Стихотворения, XLIV.

Это самозабвение, эта пламенная отдача всего своего существа, которое растворяется в любимом существе, не всегда сопровождается подобной ясностью. Часто брала верх печаль, и душа, одержимая любовью, билась, стеная.

Пылаю, плачу, гибну я — и сердце Питается подобной пищей… [236] «Ты, в жизни радости меня лишавший»,

— говорит он в другом месте Кавальери [237] .

236

Стихотворения, LII. См. также LXXVI. В конце сонета Микеланджело играет именем Кавальери:

Пленен вооруженным Кавалером.

237

Onde al mio viver lieto, che m’ha tolto… (Стихотворения, CIX, 18.)

Этим слишком пламенным стихам «нежный возлюбленный господин» [238] Кавальери противополагал свою благоСклонную и спокойную холодность [239] . В глубине душй преувеличивания этой дружбы его смущали. Микеланджело извинялся за это:

Не гневайся, что так тебя люблю я: Ты лучшим представляешься мне чудом [240] , — Одна душа к другой так воспылала. Чему учусь, красот твоих взыскуя, Зло понимается обычным людом. Понять кто хочет, пусть умрет сначала [241] .

238

Il desiato mie dolce signiore. (Стихотворения, L.)

239

Un freddo aspetto… (Стихотворения, CIX, 18.)

240

В точном переводе: «что я люблю в тебе то, что ты сам в себе больше всего любишь».

241

Стихотворения, XLV.

И действительно, эта страсть к красоте ничем не оскорбляет нравственности [242] . Но сфинкс этой пламенной, смутной [243] и, несмотря ни на что, целомудренной любви все же оставляет беспокойное и бредовое впечатление.

Эти болезненные привязанности — отчаянная попытка опровергнуть небытие его жизни и создать любовь, по которой он. изголодался, — к счастью сменила ясная дружба женщины, которая смогла понять этого старого ребенка, одинокого, потерянного в этом мире, и сумела влить в его истерзанную душу немного спокойствия, доверия и разума, меланхолического приятия жизни и смерти.

242

«Il foco onesto, che m’arde…» («Палим огнем я честным»; Стихотворения, L.) «La casta voglia, che'l cor dentro infiamma..» («И воля чистая, что сердце греет»; Стихотворения, XLIII.)

243

В одном из своих сонетов Микеланджело выражает желание, чтобы его кожа послужила одеждой для того, кого он любит. Он хотел бы быть башмаками, которые носят его белоснежные ноги:

Когда бы из моей шершавой кожи, С твоей сплетя, такое сделать платье, Что к персям прикасалось или к вые, Как воздух— к дню! Иль, что еще пригожей, На туфли бы ее готов отдать я, Чтоб попирали ноги снеговые!

(Стихотворения, LXV.)