Жизнь моряка

Лухманов Дмитрий Афанасьевич

С заходом солнца нас окружила целая флотилия полицейских шлюпок.

От захода солнца до полуночи на Фуншалском рейде обычно стоит мертвый штиль, и только часов с двух ночи начинает тянуть с гор легкий ветерок.

К этому времени мы и приурочили съемку с якоря.

В два часа тридцать минут 8 октября раздалась команда:

— Пошел все наверх, с якоря сниматься!

Долго подымали якорь, втягивая звено за звеном семьдесят сажен тяжелой якорной цепи. Затем вступили под паруса и, подгоняемые легким бризом, уже в свете приближающегося утра двинулись в далекий, неведомый для большинства нашего экипажа путь, к берегам Южной Америки.

Тропики

Острова

Зеленого Мыса, мимо которых пролегал путь «Товарища», лежат под двадцать пятым градусом западной долготы, а крайняя восточная оконечность Южной Америки, мыс Св. Рока, — под тридцать пятым градусом западной долготы. Таким образом, расстояние по долготе между этими двумя пунктами равняется всего десяти градусам, или, с учетом на разность широт, приблизительно 550 милям.

В этом продолговатом и не таком уж огромном четырехугольнике на парусное судно действуют самые разнообразные силы. В северной части дует обычно норд-остовый пассат, постепенно слабеющий по приближении к десятому градусу северной широты. Затем его пересекает с востока на запад роковая для парусных кораблей штилевая полоса. В южной части дует зюйд-остовый пассат. Кроме этих преобладающих ветров между двадцатым и десятым градусами северной широты в восточной стороне можно встретить свежий вестовый ветер, известный под именем африканского муссона.

Север и юг четырехугольника пересекаются с востока на запад сильными пассатными течениями, направляющимися от берегов Африки к группе Антильских островов, а ближе к берегам Африки, между северным и южным пассатным течением, вклинивается Гвинейское противотечение, идущее с запада на восток. Таким образом, парусный корабль, идущий из Европы в Южную Америку, вскоре после Островов Зеленого Мыса начинает терять попутный норд-остовый пассат, и если не воспользуется африканским муссоном и Гвинейским противотечением, то по вступлении в штилевую полосу будет неминуемо отнесен течениями к западу, и когда наконец встретит зюйд-остовый пассат, то он будет дуть ему почти в лоб.

Чтобы благополучно миновать мыс Св. Рока и вступить в южную часть Атлантического океана, парусный корабль должен, миновав Острова Зеленого Мыса, сделать значительный зигзаг к востоку, в сторону Африки, и затем уже постепенно спускаться к югу, стараясь пересечь экватор между двадцать пятым и двадцать седьмым меридианами.

Чтобы уменьшить крутизну этого зигзага и воспользоваться африканским муссоном и Гвинейским противотечением, некоторые корабли держат курс между Островами Зеленого Мыса и африканским берегом. Однако этот способ многими лоциями не рекомендуется, так как ближе к берегам Африки муссон прерывается иногда жесточайшими остовыми штормами и так называемыми белыми шквалами. Кроме того, берега Африки представляют для корабля целый ряд опасностей.

Предпассатные нордовые ветры, которые мы имели до Мадейры, должны были, на основании всех лоций и инструкций скоро превратиться в ровный, постоянный и довольно свежий пассат. Однако день шел за днем, а ветер не свежел.

«Что же это, пассат или не пассат?» — ломали мы голову. Да, это был несомненно пассат, но такой слабый, которого, как говорится, старожилы не запомнят. Причиной этому, по всей вероятности, были те ужасные ураганы, которые с месяц назад пронеслись у берегов Мексики. Они, видимо, нарушили какое-то равновесие в атмосфере, потому норд-остовый пассат и ослабел.

«Товарищ» двигался к югу со скоростью трех-четырех узлов. Тропик Рака пересекли 15 октября, а до десятого градуса северной широты тащились еще шестнадцать дней и пересекли его в полночь с 31 октября на 1 ноября.

Тропическая жара давала себя чувствовать. Черные борта корабля накалялись так, что к ним нельзя было притронуться рукой. По верхней палубе нельзя было ходить босиком. В каютах стояла

невыносимая духота. Многие ребята ходили голыми, обвязав только вокруг талии полотенце.

Было трудно заставить их не только одеться, но даже носить специально приобретенные на Мадейре широкополые соломенные шляпы. Напрасно доктор и я пытались доказывать, что кожа белого человека не приспособлена к такому солнцу. Наш врач читал целые лекции о солнечных ударах и ожогах кожи, но все было безрезультатно.

Только на юте, куда я категорически запретил являться нагишом, рулевые и вахтенные штурманские ученики были в рубашках и в трусиках. Территория нашей палубы разграничилась: ют получил прозвище Европы, а вся остальная часть корабля — Полинезии.

Однако некоторые белые полинезийцы получили такие сильные ожоги, что кожа на обожженных местах сделалась темно-малинового цвета и вздулась большими белыми пузырями. Малейшее прикосновение к обожженным местам вызывало нестерпимую боль. Воспользовавшись этим обстоятельством, я отдал приказ, в котором объявил, что товарищи, получившие солнечные ожоги по собственной вине, не будут мной освобождаться от службы. Если же ожоги будут настолько тяжелы, что пострадавшие физически не будут в состоянии нести вахту и участвовать в судовых работах, то время, потребное на лечение, не будет засчитываться им в стаж.

Этот приказ помог больше, чем лекции доктора, и «полинезийцы» начали постепенно превращаться в «европейцев».

Спасаясь от духоты и отыскивая себе укромное местечко для ночлега, ребята укладывались спать в самых необычных местах. Эти места назывались «отелями». Лучшими из них считались те, которые были далеки от всех корабельных снастей и где в случае ночной уборки или постановки парусов никто не потревожил бы безмятежного сна подвахтенных. В поисках таких местечек двое ребят ухитрились устроить отель даже в открытом для чистки паровом котле.

Положение дневальных и вахтенных, на обязанности которых лежало будить очередную вахту, стало трагическим, и к восьми склянкам три-четыре человека из подвахтенных сплошь да рядом оказывались в «нетчиках». Приходилось обшаривать всё судно с фонарями, для того чтобы их разыскать. Пришлось издать другой «зверский» приказ и не отпускать окончивших вахту вниз до тех пор, дока вся смена не будет налицо.

Тихое и спокойное было плавание от Мадейры до штилевой полосы. Парусов почти не приходилось трогать, и мы успели закончить недоделанные судовые работы, несмотря на сильно уменьшенный из-за жары рабочий день. Работали только от восьми до одиннадцати утра и от трех до шести пополудни.

Небогатый запас наших развлечений постепенно иссякал. Спортивным состязаниям мешала жара, вечера самодеятельности не клеились. Держался еще кое-как шахматный кружок. Радиоконцерты прерывались электрическими разрядами.

Эти разряды становились все чаще и чаще и были ясным предвестником того, что корабль приближается к штилевой полосе, славящейся не только штилями, но и страшными грозами с жестокими, неожиданно налетающими шквалами.

На шестом градусе широты мы окончательно потеряли норд-остовый пассат и вступили в полосу случайных и переменных ветров. Небо утратило свою прозрачность, горизонт стал мглистым, насыщенный парами воздух напоминал предбанник. Необыкновенно красивы были солнечные закаты. У нас на севере вечерняя окраска неба постепенно переходит из голубой в зеленоватую, затем золотисто-желтую, малиново-красную, и наконец небо меркнет в лиловых тонах. Здесь небо горело и сверкало всеми красками. И эти краски отражались на облаках, скоплявшихся перед заходом солнца на востоке. Трудно было сказать даже, что было ярче — восток или запад. Краски быстро сменялись, и в этой фантастической смене цветов нельзя было усмотреть никакой гаммы, никакой системы переходов.