Жизнь моряка
Шрифт:
Под бомбежками фашистских самолетов и под огнем вражеских батарей, отражая торпедные атаки подводных лодок, водили торговые корабли капитаны дальнего плавания Владимир Михайлович Беклемишев, Владимир Семенович Гинцберг, Александр Африканович Демидов. Надежно обеспечивали перевозки военных грузов лухмановские ученики Алексей Леонтьевич Каневский, Евгений Николаевич Мартынцев и многие другие.
Иван Александрович Ман, о котором Лухманов рассказывает в этой книге, стал широкоизвестным мастером судовождения. Он совершил немало арктических и антарктических рейсов и по праву считается одним из первых капитанов — первооткрывателей Арктики и Антарктики.
Некоторые ученики Д.А. Лухманова не только показали себя отличными мореходами, но и, подражая ему, стали писать книги. Александр Ефимович Пунченок — командир балтийского сторожевого корабля в годы войны — опубликовал рассказы, повести, пьесу, создал сценарии для кино и телевидения, стал членом Союза советских писателей. Капитан дальнего плавания, член Союза писателей СССР Юрий Дмитриевич Клименченко издал много книг художественной и документальной прозы. Александр Африканович Демидов, уйдя на пенсию, выпустил в 1970 году в Лениздате автобиографическую повесть «40 лет на капитанском мостике». Капитан дальнего плавания, командир прославленной на Балтике в годы Великой Отечественной войны подводной лодки «Лембит» Алексей Михайлович Матиясевич выпустил книгу «По морским дорогам».
Большинство воспитанников Лухманова заслуживают того, чтобы о них были написаны книги. Они прошли по жизни по-лухмановски достойно, не уронили чести Родины, сохранили верность традициям русского и советского флота.
Без малого 40 лет прошло после смерти Д.А. Лухманова, к сожалению, нет в живых и некоторых его учеников, воспитавших в свою очередь славную плеяду советских капитанов. Сегодня уже они, ученики учеников Лухманова, стали опытными мастерами морского дела и водят на разных широтах мира корабли под красным флагом Советского Союза. И в память о замечательном мореходе-писателе одно из судов советского флота несет на своем борту его доброе имя — «Капитан Лухманов».
Валентин СОБОЛЕВ
Соленый ветер
В этой книге нет ни одного слова неправды. Нет выдуманных приключений, нет прикрашенных или подтасованных фактов. Эта книга — кусок действительной жизни.
Я буду моряком!
Мой отчим хотел сделать из меня офицера, а моя мать — образованного человека.
Желание матери более или менее исполнилось, хотя и не совсем обычным для русского интеллигента способом.
Из желания отчима ничего не вышло, но меры к его исполнению принимались довольно радикальные.
Началось с того, что меня десятилетним мальчиком отдали в 3-ю московскую военную гимназию. Это было удивительное учебное заведение, характерное для своего времени.
В период увлечения «великими реформами» Александр II задумал демократизировать офицерский состав русской армии. Для этого в дополнение к уже имевшимся в столицах двум военным
Само собой разумеется, что равенство всех сословий было понято высшим военным начальством очень своеобразно. В эти «демократические» гимназии охотно принимали незаконных детей высшей аристократии, менее охотно — детей богатых купцов и столичного духовенства и, наконец, в самом ограниченном количестве, только, так сказать, «для запаха», — детей «благонадежных» ремесленников, рабочих и крестьян.
Но и принятую с таким разбором детвору жестоко фильтровали во время прохождения курса и выпускали только «благонравных и вполне воспитанных молодых людей».
Наказания в этих гимназиях были жесточайшие. За невинные детские шалости, которые наказывались в других военных гимназиях оставлением без пирожного или, много-много, без воскресного отпуска, в «третьих» гимназиях держали ребят по нескольку суток в карцерах размером аршин на аршин, где можно было только смирно сидеть на узеньких скамеечках, и даже спарывали погоны, что считалось тогда самым позорным и унизительным наказанием.
Я как сейчас помню нашего директора, генерала Берталоти, барабанящего пальцем по погону стоящего «у стенки» перепуганного первоклассника, пойманного на игре в перышки. «Я вам погоны спорю!» — шипит генерал, а от начищенного мелом погона несутся из-под жесткого пальца клубы белой пыли.
За три единицы, полученные в течение одной недели, беспощадно выгоняли из гимназии.
А единицы эти наши добрые преподаватели, имевшие на сей счет особые инструкции начальства, сыпали «нежелательным» субъектам без стеснения.
При такой системе из сотни мальчиков, поступавших ежегодно в два параллельных отделения первого класса, доходило до выпуска не больше пятнадцати-семнадцати человек.
Директора и инспектора классов этих «милых» учебных заведений были народ твердый, верный и испытанный, и потоки слёз наших матерей, почти ежедневно проливавшиеся в приемных, действовали на них ничуть не больше, чем на мраморные бюсты императоров, которыми были украшены эти обители скорби.
Вот в таком-то учебном заведении очутился и я и героически продержался в нем до шестого класса.
Вылетел я из него, что называется, с помпой.
Дело в том, что, начитавшись всяких морских приключений, я с четвертого класса платонически полюбил никогда не виданное мною море и решил во что бы то ни стало сделаться моряком.
Желание это, сначала детское и чисто фантастическое, окончательно созрело и укрепилось после того, как я однажды в каникулы побывал с экскурсией в Кронштадте и увидал воочию море и корабли. Затем мне случилось побывать в знаменитом Петербургском морском музее.
После этого я заявил отчиму, что ни военный мундир, ни офицерская карьера меня нисколько не соблазняют, что к кадетской муштре я чувствую органическое отвращение, а свое училище и всех «ведущих нас к познанию блага» глубоко ненавижу. В заключение я просил его взять меня из военной гимназии и позволить поступить в мореходные классы.
Результатом этого заявления была довольно основательная порка.
Тогда я решил действовать по-своему.
Прежде всего я купил у букиниста «Морскую практику» Федоровича и «Теорию судостроения» Штенгауза и стал их усердно изучать. В гимназии я особенно налег на математику и языки.