«Жизнь моя, иль ты приснилась мне...»(Роман в документах)
Шрифт:
Кроме того, проработаны приказы войскам 1-го Белорусского фронта, 71 армии и СНК, касающиеся спиртных напитков и трофейных жидкостей.
1. До всего офицерского состава приказ командира корпуса доведен под расписку.
2. В полках перед строем рядовому и сержантскому составу объявлено содержание приказа и проведены специальные беседы.
3. В политинформациях постоянно обращается внимание на недопустимость пьянки, на повышение бдительности и усиление воинской дисциплины.
4. Выпущены листовки, санитарные памятки.
Полковник Фролов.
34. Выбор подарка
Просьба, а точнее Володькино требование, какой преподнести подарок на день рождения Аделины,
Вернувшись из расположения роты после грустного обеда и разговора с Лисенковым с каким-то тягостным ощущением на душе, я должен был отдохнуть и решить, что из собранной мною коллекции редких трофейных патефонных пластинок, найденных в брошенных немцами домах и виллах, выбрать и, ради лучшего друга, буквально оторвать от сердца.
Немцы любили музыку и песни, в каждом доме мы находили проигрыватель, даже не один, а в отдельной, рядом стоящей специальной тумбочке в образцовом порядке в конвертах содержались пластинки. У простых немцев — чаще народная музыка, песни и обязательный набор патриотических солдатских — «Был у меня товарищ» (времен еще Первой мировой войны), «Путь далек», «Все проходит, вслед за декабрем всегда приходит снова май» и самая знаменитая — «Auf dich, Lili Marlen» («С тобой, Лили Марлен»).
У зажиточных и особенно очень богатых немцев — обширные коллекции классической музыки: пластинки с записями концертов и симфоний Вагнера, Бетховена, Баха.
На джаз в гитлеровской Германии всегда был строжайший запрет как на музыку неарийскую, негритянскую — «артфремд», что означало чужеродное, разложение, декаданс. Но, как выяснилось, джазовая музыка, несмотря на официальные запреты идеолога Геббельса, существовала.
Как-то в одном из возродившихся в первые послевоенные дни ресторанчиков — он располагался в полуподвале соседнего дома — я слушал музыку. В полутемном зале с несколькими столиками играл эстрадный оркестрик — желтый тромбон, ободранное пианино, инкрустированная гитара. Трио пожилых музыкантов: одному лет шестьдесят, двое остальных чуть помоложе. У старшего цветной платочек торчал из пиджачного верхнего кармашка, кармашек, однако, находился не слева, а справа, свидетельствуя, что пиджак уже побывал в перелицовке. В этот вечер играли танго «Мария». Зажгли свечи, и в их слабом свете я увидел перед собой женщину, которая, уткнувшись в платок, сдерживала рыдания. Соседка успокаивала ее, прижималась щекой к щеке, обнимала, целовала… Но не выдержала сама и, припав к плечу подруги, заплакала тоже. Плакали и сзади, плакали рядом… Зал плакал и тихо напевал танго «Мария».
Вероятно, это была популярная когда-то песенка, и с этой мелодией у очень многих связаны воспоминания, может быть, о юности, может быть, о любви, а может быть, просто о спокойной жизни.
Сыграй мне на балалайке Русское танго, танго, ритм которого Мою душу наполняет. Сыграй мне так, чтобы я забыл все на свете. Мне сегодня это нужно. Сыграй мне, чтобы я забыл про заботы, Чтобы я был счастлив. Сыграй мне на балалайке Русское танго.В конце концов, оно не обязательно должно быть русским.
Может быть и испанским.
И в самом деле: все равно Под какую музыку целоваться, Лишь бы это было Сладкое танго любви.И у меня защемило сердце. Это танго напомнило мне знаменитые у нас до войны мелодии «Голубые глаза» и «Скажите, почему» популярного композитора Оскара Строка.
Среди музыкальных трофеев, к своему огромному удивлению
Моя мать, приезжая в отпуск, всегда привозила бабушке пластинки. Они звучали каждый вечер в нашем доме, и мать под мелодии танго и фокстротов обучала меня в детстве танцам. Заигранные, они трещали, скрипели, хрипели, заедали, искажая голоса исполнителей, но слова известных песен из репертуара Сокольского и Лещенко — «Аникуша», «Татьяна», «Не уходи», «Сашка», «Алеша», «Моя Марусечка», «Степкин чубчик», «Дымок от папиросы» и многих других я знал наизусть.
И вот спустя годы в моих руках неожиданно — и где — в Германии! — оказалось целое сокровище: в роскошных пакетах — голубые и вишневые с серебром, синие, красные, черные с золотом — великолепные пластинки этих исполнителей, записанные в сопровождении оркестров Франка Фокса и Генигсберга, производства самых знаменитых звукозаписывающих фирм «Колумбия», «Беллакорд» и «Одеон», выпущенные в Англии, Америке и Риге.
Звучание голосов и оркестра было потрясающим. Я гордился своей коллекцией пластинок, слушал их постоянно: они воскрешали теплые и радостные воспоминания довоенной мирной жизни. И сейчас, в ожидании предстоящего праздника, пела душа, и я напевал вместе с Лещенко озорную «Настеньку»:
Нынче мы пойдем гулять, Будем мы с тобой плясать До тех пор, как звезды в небе Станут потухать. Ну, идем же, спляшем, Настя, Настя, Настенька, Мы с тобой, голубка, ноченьку подряд! Так с тобой попляшем, Настя, Настя, Настенька, Что у нас с сапог подметки отлетят! Пусть сегодня веселья дым столбом пойдет, Завтра все равно — пускай хоть черт все поберет! Раз живем на свете, Настя, Настя, Настенька! Раз лишь молодость бывает нам дана!Мои пластинки нравились и Володьке, и Мишуте, и Коке, и Арнаутову, на прослушивание всегда собиралась компания, но никогда и никому я их не давал из-за боязни, что разобьют, покарябают, заиграют. А тут предстояло ради лучшего друга подарить Аделине шедевры, которые мне были очень дороги.
Я долго перебирал, тасовал, любовно оглаживал их и, скрепя сердце, отобрал всего девять пластинок из указанных в Володькином списке двенадцати: три в исполнении Сокольского — танго «Утомленное солнце», на обороте «Дымок от папиросы», «Чужие города» — «Степкин чубчик»; фокстроты «Брызги шампанского» — «Нинон» и шесть записей Петра Лещенко: танго «Не уходи» — на обороте «Студенточка», «Вино любви» — «Последнее танго»; фокстроты — «Синьорита» — «Капризная, упрямая», «Сашка» — «Алеша»; народные песни — «Прощай, мой табор», «Миша», «Чубчик» и «Эй, друг гитара» и положил их в кофр.
Я сознавал, что преступил один из основных законов офицерского товарищества, офицерской дружбы — что мое, то твое! — безусловно, сознавал и мучился, но пересилить себя и поделать с собой ничего не мог.
ДОНЕСЕНИЕ
24.05.45 г.
Доношу, что начальник второго хирургического отделения госпиталя капитан медслужбы Садчиков Николай Трофимович, 1907 г. рожд., урож. гор. Туапсе, Краснодарского края, русский, беспартийный, образование высшее, находясь на территории Польши и Германии, собрал большую коллекцию, всего свыше двухсот штук, патефонных пластинок различных симфоний, и среди них немецкого композитора Рихарда Вагнера, произведения которого были любимой музыкой Гитлера и его окружения.