«Жизнь моя, иль ты приснилась мне...»(Роман в документах)
Шрифт:
Все наши победы — это, прежде всего, ваша кровь, ваш пот, это кровь и пот наших погибших товарищей, которых мы никогда не забудем.
Вперед и смелей на штурм и разгром врага! Вам, полным решимости в любом смертельном бою отдать жизнь за Родину, я лично желаю каждому вернуться домой с победой.
Да сопутствует вам СОЛДАТСКАЯ СЛАВА! Низкий вам поклон шлет Родина!
Настоящее обращение зачитать во всех ротах, батальонах, отдельных частях и спецподразделениях армии.
Генерал-полковник Смирнов.
ШИФРОТЕЛЕГРАММА
«Весьма
ШТ из ШТАБА 71А.
Подана 23.04.45 г.
12 ч. 15 м.
Всем командирам соединений, частей, подразделений.
Передаю Директиву начальника Генштаба Красной Армии № 11075 от 23.4.45 г.
«В связи с тем, что знаки и сигналы для опознания советских и англо-американских войск, установленные Директивой Ставки № 11073 от 20.4.45 г., скомпрометированы, установить с 23.4.45 г. следующие сигналы и знаки для опознания советских войск.
1. Советские войска (пехота, танки, авиация) обозначают себя серией белых ракет. Помимо ракет советские танки обозначаются белыми треугольниками, нанесенными на правом и левом бортах башен и на крыше башни.
2. Англо-американские войска обозначают себя прежними сигналами.
АНТОНОВ»
Довести до всего личного состава изменения в знаках и сигналах для опознания «свой — чужой».
Генерал-майор Антошин.
2. В штабе дивизии
К десяти часам я вместе с радистом полка был вызван в штаб дивизии на инструктаж.
По измученному виду и красным воспаленным глазам было видно, что и начальнику штаба дивизии полковнику Кириллову, и начальнику оперативного отделения подполковнику Сергееву, как и всем в эти дни, приходилось туго. Кириллов собирал на столе какие-то листки, схемы…
— Товарищ полковник! Командир пятьдесят шестой отдельной разведроты сто тридцать восьмого стрелкового полка старший лейтенант Федотов и радист полка Якимшин прибыли по вашему приказанию!
— Федотов! Ты в лицо командующего знаешь?
— Никак нет. Не приходилось, — еще не врубаюсь я.
— Ждем гостей. Сам командующий вместе с командиром корпуса прибудут в дивизию для личного ознакомления с новым рубежом, чтобы непосредственно оценить положение дел на плацдарме и получить свежие данные о системе обороны немцев. Генералов особенно беспокоят огневые точки, оборудованные в опорах разрушенного моста, откуда немцы из крупнокалиберных пулеметов обстреливают оба берега, ведут корректировку огня для артиллерии и авиации. Нашей артиллерии пока никак не удается их подавить.
Полковник Кириллов — спокойный, сосредоточенный, ладно сбитый блондин. Тонкий, интеллигентный, осторожный. Видна выправка. Кадровик! Он избегает что-либо решать самостоятельно. Даже в боевых условиях умудряется «с ходу» не подписывать ни одной бумаги. Каждую
Объяснял это обстоятельство сам Кириллов тем, что в свое время он попал под «колесо истории».
Дивизия внезапно с небольшими потерями взяла город и продвинулась на запад. Только что была получена одобрительная шифровка Верховного Главнокомандующего, отметившего наш успех, и мы знали, что завтра прозвучим в приказе командующего фронтом, и поэтому все были радостно возбуждены.
Немцы обстреливали, город горел, и даже в подвал, где размещался НП, проникал дым и доносился шум боя.
Полковники и начальник контрразведки дивизии подполковник Полозов распили пару бутылок водки и вина по случаю боевого успеха, и Кириллов неожиданно с легкой иронией, поглядывая при этом на Полозова, мол, вот контрразведка все это знает и не даст мне соврать, а может, хотел уловить его внутреннюю реакцию, при мне рассказал Астапычу и Полозову, как из-за нелепого случая неудачно сложилась его судьба и военная карьера.
— В тридцать пятом году после окончания высших курсов комсостава Красной Армии я был направлен начальником штаба к командарму, — он назвал известную фамилию. — Я был молод, влюблен. Моя жена вскоре должна была рожать, поэтому осталась у родителей в Москве, пока я не получу жилье по месту службы. Занятый срочными важными делами, командарм поручил мне составление и посылку телеграммы своей супруге, что и было сделано. Одновременно я давал телеграмму и своей жене и, наверное, потому подписал ту, которая адресовалась жене командарма, своим именем. Заканчивалась телеграмма, как я помню, словами: «Целую и обнимаю с нежностью, но темпераментно. Сережа». Но Сережей звали не командарма, а меня, Кириллова. Не знаю, трудно сказать, что подумала жена командарма, но, будучи женщиной властной и, очевидно, недоброй, она выдала мужу по первое число.
Вообще-то составление, посылка и отправка личных телеграмм не входили в мои обязанности помощника командарма. Однако спустя месяц я командовал ротой в Забайкальском военном округе, хотя с прежней должности можно было рассчитывать и на полк.
А спустя два года, в тридцать седьмом, самого командарма посадили как «врага народа». Меня таскали более года, отстранили и от последней занимаемой должности, понизили в звании и чуть самого не изъяли. В июне сорок первого я был капитаном и командовал батальоном.
В то время как однокашники Кириллова, даже тот же пострадавший командарм, за годы войны стали в большинстве своем генерал-лейтенантами и генерал-полковниками, командовали дивизиями, корпусами и армиями, а один даже получил четвертую генеральскую звезду, Кириллов лишь полгода назад стал полковником и был назначен начальником штаба нашей дивизии.
— Ты помнишь директиву, определяющую порядок выезда высших командиров в войска передовой линии? — спрашивает Кириллов Сергеева.
— Какую директиву?