Жизнь моя
Шрифт:
Обеспокоенный, он взял у Антонии Хант ее вновь раздавшийся рюкзак — несмотря на ее заявления, что она прекрасно справится сама, — и они начали спускаться по тропинке.
— Извините, что вам пришлось карабкаться сюда, чтобы найти меня, — сказала она, по-прежнему не глядя на него.
— Нет, я совсем не…
— Но я надеюсь, вы не будете скучать здесь. Люди часто скучают на раскопках, вы знаете, что это гораздо менее увлекательно, чем они ожидают. И боюсь, на этот раз у нас не много удач. Вернее, совсем ничего. Мы надеялись на следы присутствия римлян, но это огромное разочарование.
— За меня не
— Правда? Но это же изумительно! Если бы Майлз сказал мне! Мы выискиваем опытных людей.
— Я бы не сказал, что я…
— Вы не представляете, как трудно заставить кого-нибудь помогать нам.
Моджи, скакавшая впереди с блокнотом Антонии в руках, сияя, оглядывалась на них.
Патрик все еще не мог придумать, о чем говорить. Он чувствовал себя так, словно его ударили в грудь. К счастью, Антония Хант активно вела разговор за двоих. Она рассказывала ему о раскопах — об обоих раскопах, — и он отметил, что она удивительно уничижительна по отношению к себе, но слишком великодушна по отношению к своему отцу. Она даже оправдывала его решение снять всех волонтеров с раскопа в Серсе, хотя было ясно, что для нее это многое значит.
Когда она начала говорить ему о римском поэте Кассии, который, как она полагала, был связан с Серсом, она стала совсем другой девушкой. Собранной, острой и ничуть не взволнованной. И она не делала скидки Патрику на то, что он не специалист. Он мог слушать ее, он мог спрашивать непонятное, но, похоже, она считала, что он все понимает. Этим она ему нравилась. Это выгодно отличалось от покровительственно-снисходительной манеры остальных. Но Патрик не мог задавать много вопросов. Фактически он и не спрашивал ничего. Она оказалась совсем иной, чем он ожидал.
Что, черт возьми, делает Майлз, играя с такой девушкой? Почему он не держится кого-нибудь своего типа, вроде Нериссы?
— Так что вы думаете о Серсе? — спросила Антония Хант, резко прерывая его мысли.
— О Серсе… — повторил он с глупым видом.
— Извините, мы называем его Серсом, источником, я имею в виду ту пещеру.
Он задумался, что сказать. Беседуя с кем-либо другим, он мог бы сделать тонкое замечание и на этом успокоиться. Но с этой девушкой он не мог этого сделать.
Впервые со времени их встречи она прямо посмотрела на него. Ее лицо было открытым и слегка обеспокоенным, как будто то, что он думал, было действительно очень, очень важным для нее.
Он вспомнил, как утончились губы ее отца при упоминании ее имени, он вспомнил слова Майлза:
— Ах, Девственница Весталка! Бедняжка Тони ничего не знает, так что ее это задеть не может, а Нериссе все равно.
Патрик почувствовал, что он должен защитить ее, рассказать ей всю правду.
— Мне кажется, — начал он наконец, подыскивая слова, — обитаемым это место не назовешь. Но такое ощущение… будто кто-то живет там. Или жил однажды… — Он залился краской. — Нет, это неправильно. Думаю, это такое место, где прошлое ощущается очень близким.
Ее губы дрогнули.
— Вы хорошо сказали! Именно это и ощущаешь.
Потом она улыбнулась ему. Не быстрой короткой улыбкой, как в Серсе, а широкой, настоящей, от которой
— Идите сюда, вы, оба, — кричала Моджи внизу на дороге.
— Идем, — отозвалась Антония и пошла за девочкой.
Смутно Патрик ощущал солнце за своей спиной, и запах дикого тимьяна, и бриз, мягко взметающий пыль вокруг его лодыжек. Медленно он последовал за Антонией Хант вниз по тропе.
…К облегчению Патрика, Майлз ничего не заметил, когда он и Моджи наконец добрались до Лез Лимоньерс, оставив Антонию Хант на мельнице.
Майлз был в слишком приподнятом настроении, чтобы заметить что-либо: обновленный, свежий и чрезвычайно похожий на щенка в своем стремлении показать Патрику комнату, которую он для него приготовил. Это была большая, полная воздуха и выкрашенная в ярко-белый цвет комната с прохладным полом, покрытым голубой плиткой, и с захватывающим дух видом на ту сторону горного хребта, где находилась Рок де Сент-Пасту.
Майлз проявил некоторую заботу (в духе Майлза), чтобы устроить друга как можно более комфортабельно, найдя пару чистых простыней и подушку и даже поставив веточку бугенвиллеи в банке из-под джема на окно, где она поникла на солнце и разбросала лепестки по всему подоконнику.
Он оставил Патрика распаковываться и вышел за шампанским, ожидавшим во льду, и тортом tatin, [3] купленым в деревенской пекарне, и pate de sanglier, [4] который им предстояло есть без хлеба, поскольку купить его он позабыл.
3
Французский яблочный пирог.
4
Паштет из кабана.
Патрик, появившись на террасе после душа в шортах и футболке, нашел отсутствие хлеба непонятно трогательным. Ему от этого стало хуже.
Он сел на один из железных стульев, развернутых к горам, и слушал, как Майлз обменивается с Моджи шутками на кухне. Потом он наклонился вперед и положил локти на перила.
Неодолимое чувство опасности охватило его. Он никогда не испытывал ничего похожего. Ни разу. Даже близко. Это было ужасающе. Чувство было такое, как будто кто-то сковырнул струп и выставил голую плоть под жаркое солнце.
Он глотнул пахнущего лимоном воздуху. На память пришел пассаж из Кассия:
Мальчик зловредный, неужто тебе не прискучит Целиться в нас, посылая колючие стрелы? Жалкое, честно сказать, развлеченье для бога — охота на смертных! Ведь не дано от тебя никуда нам укрыться. Кровью, страдая, истечь — вот и все, что мы можем. Так неужели тебе никогда не устать от занятья такого?