Жизнь на миссисипи
Шрифт:
Тут придраться не к чему. Описано хорошо, сжато, А ведь у автора здесь было сильное искушение сгустить краски.
Однако вернемся к нашему мулу. С тех пор как я его оставил, я занялся изысканиями и нашел подробный отчет о скачках. Он подтверждает только что высказанную мною теорию: беда репортера-южанина — женщины, дополненные Вальтером Скоттом, его паладинами, и красавицами, и рыцарственностью, и так далее. Отчет превосходен, пока женщины не выступили иа сцену. Но как только они вторглись, начинается неистовство:
«Пройдет, вероятно, много времени, прежде чем трибуна для дам снова явит нам такое море воздушной, как пена, прелести, какое она являла вчера. Женщины Нового Орлеана всегда очаровательны,
В первом заезде было тринадцать мулов; тут были всевозможные мулы — разные масти, поступь, нрав, вид. Одни животные были красивы, другие — нет; на одних шкура лоснилась, другие были давно не чищены; одни проявляли невинную веселость и резвость, другие — злобность и всякие дурные наклонности; судя по виду, некоторые мулы считали, что здесь происходит война, другие — что это шуточная забава, а остальные принимали это за какой-то религиозный ритуал. И каждый мул вел себя соответственно своему впечатлению. Результатом была нестройность картины, но она вполне искупалась заметным разнообразием — разнообразием живописным и занимательным.
Наездники были все молодые люди из общества. Если читателя удивляло то, что новоорлеанские дамы присутствуют на таком скромном зрелище, как скачки мулов, то теперь дело объяснилось. Это — модное увлечение; все имеющие отношение к скачкам — местная знать.
Это очень веселая забава, всеми любимая. Скачки мулов — одно из выдающихся событий года. Они выявили несколько очень быстроходных животных. Одного пришлось отстранить от участия, так как он мчался с такой быстротой, что дело свелось к выступлению одного мула и пропадало самое главное — разнообразие. Но время от времени кто-нибудь выпускает его, скрыв под новым именем и новой мастью.
Наездники одеты в полные жокейские костюмы из шелка, атласа и бархата ярких цветов.
Тринадцать мулов после двух-трех фальстартов помчались все дружно и скакали с заметным воодушевлением. Так как у каждого мула и у каждого наездника было свое собственное четкое мнение о том, как следует вести скачку, и какая сторона дорожки лучше при различных обстоятельствах, и как часто следует пересекать эту дорожку, и когда столкновение нужно, а когда его следует избегать, — эти двадцать шесть противоречивых мнений создали весьма фантастическую и живописную путаницу — и получилось зрелище убийственно смешное.
Заезд — миля; время 2 : 22. Восемь мулов из тринадцати оставили других далеко позади. Я ставил на мула, который выиграл бы, если бы они скакали в обратном направлении. Второй заезд был очень забавен, точно так же как и «скачка-реванш для побежденных мулов», которая была позднее, но первый заезд был забавнее всего.
Я считаю, что самые приятные из всех состязаний — пароходные гонки, по после них я ставлю на первое место веселую и забавную скачку мулов. Когда два яростных парохода неистово несутся бок о бок, напрягая все свои мускулы, то есть каждую заклепку в котлах, качаются, и кряхтят, и дрожат от кормы до носа, плюются белым паром, изрыгают черный дым из труб, рассыпают дождь искр, разрезают реку длинными бороздами шипящей пены — вот это спорт, при виде которого даже печень в человеке играет
Глава XLVI. ЧАРЫ И ЧАРОДЕИ
Мы слишком поздно приехали в Новый Орлеан и не видели самого большого годового праздника — масленичного карнавала. Я видел процессию «таинственной свиты Комуса» двадцать четыре года тому назад: рыцари и знать, облаченные в золото и в шелк пышных парижских нарядов, специально заказанных и купленных ради одного этого вечера; за ними всякие великаны, карлики, чудовища и много забавных и веселых масок, — необычайная, чудесная процессия двигалась в торжественном молчании по улице в колеблющемся дымном свете факелов. Говорят, что в наши дни зрелище стало еще богаче, пышнее и разнообразнее. Там главный персонаж — Рекс [21] ; и если я правильно понимаю, то ни сам этот король, ни огромная свита его подданных неизвестны непосвященным. Все это люди из хорошего круга, определенного общественного положения. Принадлежать к их организации — дело чести, и они скрывают свои имена только из романтических побуждений, а отнюдь не из страха перед полицией.
21
Рекс (Rex) — король (лат.).
Масленичный карнавал, конечно, остался от французской и испанской оккупации; но религиозная подоплека теперь, по-видимому, уже совершенно исчезла. Сэр Вальтер Скотт взял верх над господами в капюшонах и с четками, и его влиянию сохранится. На его средневековье, дополненное чудовищами, уродами и прелестными созданиями из царства фей, гораздо приятнее смотреть, чем на жалкие выдумки и кривлянья разгулявшейся черни на поповских праздниках; а для того, чтобы отметить этот день и предупредить людей, что кончились дни развлечений и начался святой пост, и средневековье Вальтера Скотта вполне пригодно.
До недавних пор карнавальное шествие происходило в одном только Новом Орлеане. Сейчас этот обычай мы видим и в Мемфисе, и в Сент-Луисе, и в Балтиморе. Пожалуй, тут ему предел. Вряд ли такой обычай может существовать на трезвом Севере; может быть, он и привился бы там, но удержался бы очень недолго, — не дольше, чем он мог бы удержаться в Лондоне. Потому что душа его — романтика, а не шутовство и по гротеск. А если убрать романтическую тайну, королей и рыцарей и громкие титулы — этот обычай умрет даже на Юге. Основная черта этих празднеств — их наивная, сюсюкающая романтичность, благодаря которой они еще живы на Юге, — убила бы их на Севере или в Лондоне. «Пэк» и «Пенч» и все газеты напали бы на них с безжалостными издевательствами, и первый такой праздник стал бы последним.
Преступлениям французской революции и Бонапарта можно противопоставить два искупающих их благодеяния: революция разорвала цепи старого режима и церкви и из нации презренных рабов сделала нацию свободных людей, а Бонапарт поставил заслуги выше происхождения, и притом настолько лишил королевское звание его божественности, что с тех пор коронованные особы в Европе, считавшиеся раньше божествами, стали обыкновенными людьми и никогда больше богами ие будут, — они просто номинальные руководители и отвечают за свои поступки, как все простые смертные. Подобные благодеяния вполне возмещают тот временный ущерб, какой причинили Бонапарт и революция, и мир навсегда в долгу у них за великие услуги, оказанные ими свободе, человечности и прогрессу.