Жизнь начинается сегодня
Шрифт:
— У кого правильная установка, — вмешался Зайцев, — тот не ошибается. Вот возьми партию, коммунистическую, ленинскую партию, разве она когда в ошибку впадала? Никогда! Отдельный человек всегда может свихнуться да просчитаться, а партия — никогда!
— Партия никогда! — подтвердил громко Степан Петрович.
Лундин пересел поближе к Власу.
— По части, возьмем, коллективизации многие горько обманулись. Которые себя умными и по всей линии образованными считали, и те некоторые обманулись. Вот и с тобой также приключилось. Видал, ведь, какая перемена жизни тут происходит. А делают
— Было, было такое! — горячо подхватил Степан Петрович. Но Лундин отстранил его рукой и продолжал:
— Мог выйти существенный вред. Однако, не вышел. Но в таком случае это, товарищ Медведев, не твоей заслуги дело. Вот мое тебе открытое пролетарское слово!
Влас молчал. Он внимательно прослушал Лундина. Раза два он порывался прервать его, но сдержал себя. Легкая краска выступила на его лице, и руки его слегка вздрагивали.
Руки сильнее задрожали, когда он, наконец, заговорил:
— Здорово ты меня разобрал! Здорово! Выходит теперь, что мое дело совсем крышка! А я об себе покуда не так понимаю. Что я немножко ошибся, так в этом спору нет: признаю! Но чтоб через меня вред, на такое мнение я не согласен. Вредить я не хотел...
— Ты-то, конечно, не хотел, — пояснил Лундин, — а уж так по сущности дела вышло...
— Хотел, али бо не хотел, а всежтаки насчет вреда с моей стороны у тебя выходит! И то обидно мне. Не заслужил.
— Ничего не поделаешь, Медведев, — покачал головой Зайцев, — как ни верти, а получается заслуженно.
— Не знаю... Не могу войти в понятие... — глухо сказал Влас, и голос его упал.
Николаи Петрович откашлялся и побарабанил пальцами по столу.
— К чему, не понимаю, старье ворошить? Влас Егорыч обсмотрелся тут, повидал, какая она такая коммуна, хорошая или плохая, в мнении своем изменился. Вот теперь он на постройку воротится, до окончания работы пробудет там, а потом и домой. Напрочно. Так я говорю, Влас Егорыч?
Влас сбоку взглянул на тракториста и молча кивнул головой.
— Об чем же разговор? — оживился Николай Петрович. — Все дело совсем по-хорошему выходит!
— По-хорошему... — усомнился Зайцев. — По-хорошему будет тогда, когда заместо слов дела увидим. Дела!
— Мне цена не по словам, товарищ. Не по словам, а по работе. А на работе ты меня еще не видал!..
—
Влас поднялся. Беседе пришел конец.
Глава восемнадцатая
С вечеру обладив свою котомку, Влас наказал домашним, чтобы они из-за него завтра не ломали своего дня.
— Ступайте себе по своим делам, а я потихонечку по прохладце отправлюсь.
Но Филька возмутился:
— Я, тять, провожать тебя буду. Мне коня дают...
— Коня? — оглядел его недоумевающе Влас. — Для чего же?
— На станцию везти. Дяденька завхоз обещал.
— Напрасно, — поморщился Влас. — Совсем напрасно скотину общественную гонять.
Вечер пролетел быстро. Пришла пора укладываться спать. Влас пристально оглядел Фильку.
— Это ты что же, герой, выпросил, выклянчил коня-то?
— Скажешь тоже, — обиделся Филька. — Я не клянчил. Мне за работу за мою дали. Заслужил.
— Заслужил! — рассмеялся Влас, и ласковые искорки запрыгали в его глазах. — Выходит, что теперь это я по твоей милости барином отсюда поеду! Ну, спасибо, Филипп Власыч! Спасибо!
— Ладно, смейся! — засопел Филька. — Смейся!..
— Ну, не сопи, не сердись! — миролюбиво попросил Влас. — Не сопи да айда спать. Завтра, так и быть, покатим!...
Все отправились спать. Остались Влас с Марьей вдвоем. Молча посидели, вслушиваясь в свои какие-то думы. Марья украдкой вздохнула. Влас поднял голову:
— Об чем это?
— Опять ты отправляешься... Когды теперь свидимся?
— Молчи! Об этом тужить нечего. Доспеет время, вернусь. Ранее времени ничего не бывает... А теперь давай спать. Вот и все дело!..
Петухи надрывались, перекрикивая друг друга. Солнце не успело еще выкатиться из-за зазубрин леса, а под окнами уже поскрипывала телега, и хриплый филькин голос пугал застоявшуюся за ночь лошадь.
Влас вышел из избы. У ворот стояла запряженная лошадь, Филька облаживал на телеге охапку сена. Наклонившись к передним колесам, что-то делал Василий.
— Влас Егорыч, — выпрямился он на звук шагов, — подводу тебе снаряжаем. С треском повезем, как заседателя!
— А ты, Василий, разве тоже поедешь?— удивился Влас.
— Выходит мне попутно.
Второпях напились чаю, наскоро попрощались. Марья поднесла конец платка к глазам, но Влас, смеясь, прикрикнул на нее, и она улыбнулась. Филька взгромоздился на передок, расправил вожжи, оглянулся на то, как устраивался отец в телеге и как подгребал под себя свежее сено Василий, потом поправил шапку на голове и крикнул на лошадь.
Пыль взметнулась и поплыла за телегой. Марья что-то крикнула, Зинаида махнула рукой. Дом остался позади.
Переезжая с грохотом через мостик, Филька попридержал лошадь:
— Тута трахтор-то свалился.
Влас молча кивнул головой. Он поглядывал по сторонам. Приглядевшись к лошади, он усмехнулся внезапно и полувопросительно сказал:
— Некипеловская пегашка-то? Балует?!
— Его! — мотнул Василий удовлетворенно головой. — Поглядел бы ты, Влас Егорыч, как ейный плод выхаживается! Первостатейная будет лошадь! Не хуже, как у его самого!