Жизнь насекомых

Пелевин Виктор Олегович

Мальчик попытался так же глубоко погрузить руки в шар, и с третьей попытки это удалось — для этого просто надо было сложить пальцы щепоткой. Поворачиваясь, шар утаскивал за собой руки, и выскочить они успевали только тогда, когда казалось, что ноги вот-вот оторвутся от земли. «А что, если еще глубже?» — подумал мальчик и изо всех сил воткнул руки в навоз. Шар покатился вперед, ноги мальчика оторвались от земли, и сердце екнуло, словно он первый раз в жизни делал «солнышко» на качелях. Он взлетел вверх, замер на

миг в полуденной точке и понесся вниз вместе с накатывающейся на бетон навозной сферой. Падая, он понял, что шар сейчас проедет по нему, но даже не успел испугаться. Наступила тьма, а когда мальчик пришел в себя, его уже поднимала вверх та самая навозная полусфера, которая только что придавила его к бетону.

— Доброе утро, — послышался папин голос. — Как спалось?

— Что же это такое, папа? — спросил мальчик, пытаясь перебороть головокружение.

— Это жизнь, сынок, — ответил отец.

Поглядев в его сторону, мальчик увидел серо-коричневый шар, катящийся вперед сквозь белую мглу. Папы нигде не было — но, приглядевшись, мальчик заметил на поверхности навоза размазанный нечеткий силуэт, который крутился вместе с шаром. В этом силуэте можно было выделить туловище, руки, ноги и даже два глаза, взгляд которых был устремлен одновременно и внутрь шара, и наружу. Эти глаза печально смотрели на мальчика.

— Молчи, сынок, молчи. Йа знаю, что ты спросишь. Да. Со всеми происходит именно это. Мы, скарабеи, просто единственные, кто это видит.

— Папа, — спросил маленький шар, — а почему же Йа раньше думал, что ты идешь за своим шаром и толкаешь его вперед?

— А это потому, сынок, что ты был еще маленький.

— И всю жизнь так, башкой о бетон…

— Но все-таки жизнь прекрасна, — с легкой угрозой сказал отец. — Спокойной ночи.

Мальчик глянул вперед и увидел наезжающую на глаза бетонную плиту.

— Доброе утро, — сказал большой шар, когда тьма рассеялась, — как настроение?

— Никак, — ответил маленький.

— А ты старайся, чтобы оно у тебя было хорошее. Ты молодой, здоровый — о чем тебе грустить? То ли де…

Большой шар вздрогнул и замолчал.

— Ты ничего не слышишь? — спросил он у маленького.

— Ничего, — ответил тот. — А что Йа должен слышать?

— Да вроде… Нет, показалось, — сказал большой шар. — О чем Йа говорил?

— О настроении.

— Да. Ведь мы сами создаем себе настроение и все остальное. И надо стремиться, чтобы… Опять.

— Что? — спросил маленький.

— Шаги. Не слышишь?

— Нет, не слышу. Где?

— Впереди, — ответил большой шар, — как будто слон бежит.

— Это тебе кажется, — сказал маленький. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

— Доброе утро.

— Доброе утро, — вздохнул большой. — Может, и кажется. Ты знаешь, Йа ведь старый уже. Здоровье шалит. Иногда утром проснусь и думаю — вот так

буду где-нибудь катиться и…

— Почему, — сказал маленький, — вовсе ты не старый.

— Старый, старый, — с грустью отозвался большой. — Скоро тебе уже придется обо мне заботиться. А ты небось не захочешь…

— Как не захочу? Захочу.

— Это ты сейчас так думаешь. А потом у тебя своя жизнь начнется, и… Вот опять.

— Что опять? — нетерпеливо спросил маленький шар.

— Шаги. Ой… А теперь колокол бьет. Не слышишь?

Большой шар остановился.

— Покатили вперед, — сказал маленький шар.

— Нет, — сказал большой, — ты катись, а Йа тебя догоню.

— Ладно, — согласился маленький и исчез в тумане.

Большой шар оставался на месте. Никаких шагов больше слышно не было, и он медленно тронулся вперед.

— Сынок! — крикнул он. — Эй! Ты где?

— Йа здесь, — ответил голос из тумана. — Спокойной ночи!

— Спокойной ночи!

— Доброе утро!

— Доброе утро! — крикнул большой шар, покатился в сторону, откуда долетел ответ, и двигался довольно долго, пока не стало ясно, что они с сыном разминулись.

— Эй! — крикнул он снова. — Ты где?

— Йа здесь.

На этот раз голос долетел издалека и слева. Большой шар двинулся было туда, но сразу же испуганно замер. Впереди раздался громоподобный удар, такой сильный, что даже бетон под ногами мелко задрожал. Следующий удар раздался ближе, и навозный шар увидел огромную красную туфлю с острым каблуком, врезавшимся в бетон в нескольких метрах впереди.

— Папа! Йа теперь тоже слышу шаги! Что это? — долетел далекий голос сына.

— Сынок! — отчаянно прокричал отец.

— Папа!

Мальчик закричал от страха и поднял взгляд. Над его головой мелькнула тень, и на миг ему показалось, что он видит красную туфлю с темным пятном на подошве, уносящуюся в небо, и еще показалось, что в неимоверной высоте, куда взмыла туфля, возник силуэт огромной расправившей крылья птицы. Мальчик с трудом отлепил руки от навозного шара и кинулся к месту, откуда последний раз долетел отцовский голос. Через несколько шагов он наткнулся на большое темное пятно на асфальте, поскользнулся и чуть не упал.

— Папа, — тихо сказал он.

Видеть то, что осталось от папы, было слишком тяжело, и он, постепенно понимая, что произошло, побрел назад к своему шару. Перед его глазами встала добрая папина морда со страшными только на вид хитиновыми рогами и полными любви бусинками глаз, и он заплакал. Потом он вспомнил, как папа, протягивая ему кусок навоза, говорил, что слезами горю не поможешь, и перестал плакать.

«Папина душа полетела на небо, — подумал он, вспомнив быстро уносящееся вверх пятно на огромной подошве, — и я уже ничем не смогу ему помочь».