Жизнь не сможет навредить мне

Гоггинс Дэвид

Я прошел и эту эволюцию, но мне предстояло пройти еще одиннадцать эволюций и четыре недели обучения уверенности в воде. В этом был смысл. Мы будем выпрыгивать из самолетов над водой. Нам это было необходимо. Я просто не хотел больше этим заниматься, и на следующее утро мне предложили выход, которого я не ожидал.

За несколько недель до этого у нас взяли кровь на медосмотре, и врачи обнаружили, что я являюсь носителем серповидно-клеточного признака. У меня не было болезни, серповидно-клеточной анемии, но был признак, который, как считалось в то время, повышает риск внезапной смерти от остановки сердца при физических нагрузках. ВВС не хотели, чтобы я упал замертво посреди эволюции, и отстранили меня от тренировок по медицинским

показаниям. Я притворился, что тяжело воспринял эту новость, как будто у меня отняли мечту. Я сделал вид, что расстроен и раздражен, но внутри я был в экстазе.

На той же неделе врачи отменили свое решение. Они не стали говорить, что мне можно продолжать, но сказали, что этот признак еще не до конца изучен, и разрешили мне решать самому. Когда я вернулся на тренировку, мастер-сержант (MSgt) сообщил мне, что я пропустил слишком много времени и что, если я хочу продолжить, мне придется начать все сначала, с первого дня, с первой недели. Вместо менее чем четырех недель мне придется еще десять недель терпеть ужас, ярость и бессонницу, которые приходят с уверенностью в воде.

В наши дни такие вещи даже не попали бы в поле моего зрения. Если бы вы сказали мне бежать дольше и тяжелее, чем все остальные, чтобы получить честный результат, я бы сказал: "Понял" и пошел дальше, но тогда я был еще полуживым. Физически я был силен, но даже близко не мог овладеть своим разумом.

Мастер-сержант уставился на меня, ожидая моего ответа. Я даже не смог посмотреть ему в глаза, когда сказал: "Знаете что, мастер-сержант, доктор не очень много знает об этой серповидно-клеточной болезни, и это меня беспокоит".

Он кивнул, без эмоций, и подписал бумаги о моем окончательном выходе из программы. Он сослался на серповидные клетки, и на бумаге я не уходил, но я знал правду. Если бы я был тем, кем являюсь сегодня, мне было бы наплевать на серповидные клетки. Серповидноклеточный признак у меня остался. От него просто так не избавишься, но тогда возникло препятствие, и я сдался.

Я переехал в Форт-Кэмпбелл, штат Кентукки, рассказал друзьям и родным, что был вынужден покинуть программу по медицинским показаниям, и отслужил четыре года в группе тактического воздушного контроля (TAC-P), которая работает с некоторыми подразделениями специальных операций. Я учился поддерживать связь между наземными подразделениями и воздушной поддержкой - быстроходными истребителями F-15 и F-16 - в тылу врага. Это была сложная работа с умными людьми, но, к сожалению, я никогда не гордился ею и не видел открывавшихся возможностей, потому что знал, что я трус, который позволил страху диктовать свое будущее.

Я похоронил свой позор в спортзале и за кухонным столом. Я занялся пауэрлифтингом и набрал массу. Я ел и тренировался. Занимался и ел. В последние дни службы в ВВС я весил 255 фунтов. После увольнения я продолжал наращивать и мышцы, и жир, пока не стал весить почти 300 фунтов. Я хотел быть большим, потому что быть большим скрывал Дэвид Гоггинс. Я смог запрятать 175-фунтового человека в эти двадцатисантиметровые бицепсы и дряблый живот. Я отрастил усы и внушал страх всем, кто меня видел, но внутри я знал, что я обманщик, и это преследующее чувство.

После военно-воздушного лагеря в 1994 году в весе 175 фунтов.

290 фунтов на пляже в 1999 году

***

Утро, когда я начал распоряжаться своей судьбой, началось как обычно. Когда часы пробили 7 утра, моя смена в Ecolab закончилась, и я зашла в кафе Steak 'n Shake, чтобы съесть большой шоколадный молочный коктейль. Следующая остановка - 7-Eleven - за коробкой шоколадных пончиков Hostess mini.

Я съел их за сорок пять минут езды домой, в прекрасную квартиру на поле для гольфа в красивом Кармеле, штат Индиана, которую я делил со своей женой Пэм и ее дочерью. Помните тот случай в "Пицца Хат"? Я женился на той девушке. Я женился на девушке, чей отец назвал меня ниггером. Что это говорит обо мне?

Мы не могли позволить себе такую жизнь. Пэм даже не работала, но в те дни, когда кредитные карты были забиты долгами, ничто не имело особого смысла. Я ехал по шоссе со скоростью 70 миль в час, поглощая сахар и слушая местную станцию классического рока, когда из стереосистемы полилась песня Sound of Silence. Слова Саймона и Гарфанкеля звучали как истина.

Темнота была настоящим другом. Я работал в темноте, скрывал свою истинную сущность от друзей и незнакомцев. Никто бы не поверил, насколько оцепеневшим и испуганным я был тогда, ведь я выглядел как зверь, с которым никто не посмеет связываться, но мой разум был не в порядке, а душу отягощали слишком сильные травмы и неудачи. У меня были все оправдания в мире, чтобы быть неудачником, и я использовал их все. Моя жизнь рушилась, и Пэм справилась с этим, сбежав с места преступления. Ее родители по-прежнему жили в Бразилии, всего в семидесяти милях от нас. Мы проводили большую часть времени порознь.

Я вернулся домой с работы около восьми утра, и, как только вошел в дверь, зазвонил телефон. Это была моя мама. Она знала мой распорядок дня.

"Приходите за скобкой", - сказала она.

Моим основным блюдом был завтрак "шведский стол" для одного человека, который мало кто мог съесть за один присест. Восемь булочек с корицей, полдюжины яичниц, полкило бекона и две миски фруктовых шариков. Не забывайте, что я только что съел коробку пончиков и шоколадный коктейль. Мне даже не пришлось отвечать. Она знала, что я приду. Еда была моим наркотиком, и я всегда поглощал все до последней крошки.

Я повесил трубку, включил телевизор и топал по коридору в душ, где сквозь пар слышался голос диктора. Я уловил отрывки. "Морские котики... самые крутые... в мире". Я обмотал полотенце вокруг талии и поспешил обратно в гостиную. Я был таким большим, что полотенце едва прикрывало мой толстый зад, но я сел на диван и не двигался минут тридцать.

В сериале рассказывается о том, как 224-й класс базовой подготовки подводных котиков (BUD/S) проходил "Адскую неделю" - самую сложную серию заданий в самом физически тяжелом тренинге в армии. Я видел, как мужчины потели и страдали, преодолевая грязные полосы препятствий, бежали по мягкому песку, держась за бревна, и дрожали в ледяном прибое. Пот выступал на моей голове, и я был буквально на краю своего кресла, когда видел, как парни - одни из самых сильных - звонят в колокол и уходят. В этом был смысл. Лишь одна треть бойцов, начинающих обучение в BUD/S, проходит через "Адскую неделю", и за все время обучения в Параспасательной службе я не мог припомнить, чтобы я чувствовал себя так ужасно, как выглядели эти парни. Они были опухшими, натертыми, недосыпающими и мертвыми на ногах, и я им завидовал.

Чем дольше я смотрел, тем больше убеждался, что во всех этих страданиях кроются ответы. Ответы, которые мне нужны. Не раз камера панорамировала на бесконечный пенящийся океан, и каждый раз я чувствовал себя жалким. Морские котики были всем тем, чем я не был. Они были гордыней, достоинством и тем совершенством, которое достигается путем купания в огне, избиения и возвращения за новым, снова и снова. Они были человеческим эквивалентом самого твердого и острого меча, который только можно себе представить. Они искали пламя, терпели удары столько, сколько было необходимо, даже дольше, пока не становились бесстрашными и смертоносными. Они не были мотивированы. Они были движимы. Шоу закончилось выпуском. Двадцать два гордых человека стояли плечом к плечу в парадной форме, пока камера не навела их на командира.