Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача
Шрифт:
Ответа не было, я невольно выругался про себя.
Только Радецки смотрел на меня, он был моим единственным союзником в нашей вечной борьбе против природы, смерти, администрации, небрежности и этих клоунов. Я посмотрел вокруг, операционный техник тоже была сонной, ее полузакрытые глаза уставились на зеленую плитку. Когда в последний раз я оперировал с настоящей операционной сестрой? С такой, которая бы знала ход операции, распознавала ее этапы лучше, чем шеф-резидент, и вручала вам правильные инструменты еще до того, как вы их попросите. Это было много лет назад, в другой стране.
В этом госпитале
— Давай начнем с ваготомии, Павел, у тебя пятнадцать минут, потом я возьму операцию на себя.
Я посмотрел на часы на стене, было семь утра, скоро придут хирурги на дневные операции, будут ворчать на нас и торопить.
— Теперь потяните ретрактор, — сказал я Джону, показывая рукой, как надо. Радецки мобилизовал левую долюпечени и обнажил пищевод, там скрыты два блуждающихнерва, соединяющие мозг с желудком. Вы пересекаете ихдля прекращения продукции желудочной кислоты и таким образом излечиваете язву. Радецки сделал это отлично: он продвинул указательный палец позади пищевода иподнял правый нерв. Его лицо было рядом с моим, оно дышало теплом. Какой парень! Напрасно я ругал его.
— Хорошо, доктор Радецки. Отличная работа! Ваша мама в Польше гордилась бы вами. Мы сделали ваготомию, теперь, давай, оставим большую салфетку здесь и разберемся с язвой.
— Доброе утро, господа!
Не поворачиваясь, я узнал громкий голос Махмуда Сор-ки. Что он делает здесь, в моей операционной, так рано?
— Доброе утро, доктор Сорки. Что вы хотели? — Я повернул голову, в то время как мои руки все еще находились в животе пациента.
— А! Радецки, — начал Сорки, — это вы здесь забавляетесь! Большая операция, а? Но вы знаете, что делаете ее не с тем хирургом? Это больной не Зохара, а мой.
Сорки продолжал обращаться к Павлу.
— Господин Пеллегрино — пациент доктора Сусмана, потом он был передан мне. В приемном напортачили, иникто не поставил меня в известность. Я помогу вам закончить эту небольшую операцию, с моей помощью вывыйдете отсюда через тридцать минут.
Сорки смеялся, некоторые в операционной тоже засмеялись, но так и не поняли, в чем дело. Я растерянно молчал, пытаясь осознать, что же случилось. Он ни под каким бы соусом не показался здесь, не будь у пациента хорошей страховки.
Большой Мо, так его называли, исчез за белой дверью. Миссис Макфадден, менеджер операционной, сухо улыбнулась мне.
— Доктор Зохар, вам лучше теперь уйти, доктор Соркиправ, это ужасная ошибка, я так сожалею…
Она полностью зависела от Сорки, он дал ей работу, как, впрочем, и половине штата этой больницы. «Он к тому же и трахает ее», — подумал я прозаично. Слухи ходят о самых различных сексуальных аппетитах Большого Мо.
Я медленно снял грязные перчатки, попробовал забросить их в корзину и промазал. Никто не проронил ни слова, они знали, что Сорки был самым большим боровом у корыта.
— Всего хорошего, леди! — Я поклонился операционному технику и циркулянтке, теперь полностью проснувшимся и с наслаждением наблюдавшим за представлением. Два хирурга борются за богатого пациента. Как забавно!
— Спасибо, Павел, до этого момента вы делали все прекрасно, постарайтесь не убить этого парня.
Пинком открыв дверь в коридор, я оглянулся на пациента. Я почти забыл, что он человек. Его жена, наверное, сидит снаружи. Должен я пойти и поговорить с нею? Нет, жирная свинья Сусман уже навешал ей лапши на уши: «Доктор Сорки — наш лучший хирург. Доктор Зохар уже начал операцию, а теперь доктор Сорки выполнит самые сложные этапы, ваш муж находится в лучших руках». Этот трюк мне знаком, уже не в первый раз они похищают пациентов у меня и моих коллег. Но сегодня — какова наглость! Увести пациента прямо с операционного стола!
Я снял зеленую операционную шапочку, сменил халат и пошел в буфет, где нас всегда ждали свежие рогалики, кофе и сливки. У меня не было во рту ни крошки, после тяжелой операции всегда ужасно хочется есть. По дороге к лифту я размышлял о случившемся, и мой гнев нарастал.
В ожидании лифта я рассматривал картины на стенах, настроение не улучшалось, несмотря на все попытки отвлечься. Наконец лифт прибыл, он оказался пустым; как только двери закрылись, я со злостью пнул стенку.
Черт! Удавить бы этого ублюдка…
В этот час буфет был пуст, там сидели лишь двое сонных частных врачей пенсионного возраста, поглощенных финансовыми страницами «Нью-Йорк Репорт». Телевизор на стене был постоянно настроен на Си-Эн-Эн, которая передавала утренние новости с фондовой биржи, как будто они вызывали общий интерес врачей, посещающих буфет. На стене висели фотографии недавнего гала-обе-да: одетые в смокинги доктора, самодовольные пьяные лица. В углу стояла большая кофеварка с двумя полными флягами кофе, в одной фляге кофе был обычным, в другой — без кофеина. Мое внимание сосредоточилось на горе свежих рогаликов из ближайшей пекарни. Только в Бруклине можо найти такой восхитительный выбор рогаликов: обычные, с семенами сезама, мака, чесноком, луком, солью, яйцами, цельной пшеницей! Я разломил рогалик с маком и намазал его толстым слоем сливочного масла. Восхитительно! Пережевывая рогалик, с чашкой кофе в руке я вернулся к лифту и спустился в хирургическое отделение на шестом этаже.
Мой кабинет был весьма большим, с высоким потолком и толстыми стенами. Старая постройка, сейчас совсем не то — пластмассовые стены и полые фанерные перегородки комнат. Широкое окно впускало свет и шум с Шестой авеню под нами. Я гордился видом, открывающимся из окна на запад. Сначала церковь, позади нее железная дорога, по ней регулярно ходит поезд от Кони-Айленда до Манхэттена. Видна статуя Свободы, но она выглядит маленькой на фоне зубчатых небоскребов. Дальше Стэйтен-Айленд с паромной переправой. Паромы курсируют все время, на их борту любопытные экскурсанты, осматривающие достопримечательности, и жители пригородной зоны. На горизонте можно разглядеть Нью-Йоркский аэропорт, а на небе точки самолетов. Хоть сколько стой у окна и развлекайся.