Жизнь Николая Клюева
Шрифт:
В декабре 1912 года выходит в свет первый – «клюевский» – номер журнала «Новое вино», сменившего «Новую землю»: он был буквально насыщен материалами о Клюеве (сам поэт поместил в нем свою «Святую быль» с посвящением И. Брихничеву). Читателям между прочим сообщалось:
«Редакции «Нов<ое> Вино» удалось познакомиться основательно с новою третьею книгой песен Николая Клюева, тоже вполне готовой к печати и вскоре имеющей поступить в продажу.
Страшная книга... Изумительная книга...
Наша критика, привыкшая смотреть на книги с точки зрения внешней, проглядела в книгах Клюева «Сосен перезвон» и «Братские песни» – то,
Лучшие из критиков обратили внимание на сравнительно второстепенные вещи и забыли и обошли молчанием вечные гимны, ставящие поэта в ряды таких поэтов, как Давид и Иоанн Дамаскин.
То же будет, конечно, и с третьей книгой.
За внешнею формою изумительной народной песни останется незамеченной ее сущность. <...>
Клюев носит в себе подлинного, голгофского Христа».
Автором этой неподписанной информации был, конечно, Брихничев. В октябре – ноябре 1912 года, когда Клюев находился в Москве, их отношения оставались по-прежнему дружественными. Журнал «Новое вино» объявил об издании пятой книжки стихотворений Клюева («Детские песенки») и сборника его рассказов. Однако в декабре 1912 года между Клюевым и «Новым вином» (точней – Брихничевым) происходит разрыв. Что конкретно послужило основанием для вспыхнувшего между «братьями» конфликта, определить трудно. Во всяком случае, Брихничев выступил против Клюева с тяжкими обвинениями; главное из них сводилось к утверждению, что Клюев... плагиатор. В письме к Брюсову от 29 декабря 1912 года Брихничев открыто заявлял, что Клюев позволяет себе «красть чужое и подписываться под ним как под своим». Обращаясь к Брюсову и Городецкому, Брихничев требовал третейского суда над Клюевым. С этой целью он посылал им свою статью-памфлет «Новый Хлестаков. Правда о Николае Клюеве», которая, по замыслу автора, должна была безжалостно разоблачить «плагиатора». «Боюсь, что многие из них, если не все, – писал Брихничев о стихотворениях Клюева, – являются произведениями не самого Клюева, а какого-нибудь оставшегося неизвестным поэта из народа, стихами которого господин Клюев воспользовался, как обыкновенно пользуются чужой вещью, – и выдал за свои». Эти обвинения против Клюева Брихничев строил на том, что и он, и другие люди уже раньше слышали, как в народе поются песни, напечатанные Клюевым под своим именем.
«В 1909 году – в августе месяце – в станице Слепцовской – на Кавказе – я слышал гимн – «Он придет, Он придет, и содрогнутся горы». Буквально то же, что помещено в «Братских песнях». Гимн этот пели сектанты «Новый Израиль». Он произвел на меня тогда потрясающее впечатление. Хотел записать его, но мне не позволили. В 1911 г. в августе же Клюев прочел нам – ряд песен, в том числе и «Он придет», и сказал, что – эти песни не его, а записаны им в Рязанской губернии. В марте 1912 года Клюев напечатал эту песню за своею подписью. А затем поместил и в сборнике "Братские песни"».
Помимо плагиата, Брихничев обвинял Клюева в алчности, корыстолюбии, стяжательстве. «Всегда бросалась в глаза его непомерная жажда стяжания, – писал Брихничев. – Ради денег и выгоды он все забывал, и братство, и веру». Брихничев утверждал, что Клюев, живя бесплатно у братьев по вере, в то же время их обманывает, что он «не только не считает нужным внести свою долю в
Со злостью, с чувством глубокого разочарования рассказывал Брихничев о сребролюбии Клюева, проявившемся во время его публичных чтений в Москве осенью 1912 года.
«К Свенцицкой пригласили – шел неохотно. «Говорят, скупая» (его слова).
Попросили рабочие (казалось, – кому и читать народные песни), прислали специального человека – Арманд приходила дважды – уклонился от чтения под предлогом, что уезжает, хотя для тех, кто больше даст, не раз задерживался...».
Вывод Брихничева заключался в том, что в Клюеве есть «что-то очень темное», что от него «можно всего ожидать». «Я утверждаю, для Клюева нет ничего невозможного – если это ему будет выгодно», – восклицал Брихничев.
В упреках и обвинениях, коими Брихничев осыпал своего недавнего кумира, была, если судить по иным документам, известная доля истины: ясно, во всяком случае, что поэт нарушил ряд своих обязательств по отношению к «Новой земле».
«Глубокоуважаемый Аркадий Вениаминович! – писал Брихничев в конце 1912 года (письмо не датировано) журналисту А.В. Руманову. – Клюев увез у меня 800 экземпляров «Сосен перезвон» – не доплативши 110 руб.
Я, как Вам известно, всегда не богат, а сейчас – буквально голодаем.
И 1-го, если не заплатим за квартиру 40 руб., нас – выгонят на улицу.
Умоляю Вас – Вы ведь прекрасно знаете Клюева – побывайте у него (он теперь в С.-Петербурге, Усачев переул<ок> д. 11, кв. 1, Ращепериной* [Имеется в виду К.А. Расщеперина – сестра Клюева]) и заставьте этого нового Хлестакова и шантажиста (прочитайте мое письмо к Сергею Городецкому «Правда о Клюеве») – выслать мне немедленно упомянутые выше 110 руб. (у него теперь есть деньги. Выклянчил у разных лиц и получил 500 руб. за 2 книги).
Ради Бога, не откажите побывать у Клюева. Деньги надо выслать по телеграфу – иначе запоздают.
Преданный Вам
Иона Брихничев.
Москва, Пименовская 31, кв. 28».
Продолжение и финал этой истории – неизвестны. В оправдание же поэта можно сказать одно: непомерная, по мнению Брихничева, алчность Клюева в какой-то степени объяснялась его желанием помочь своим родителям, живущим в деревне. Сам Брихничев в своем памфлете, между прочим, упоминал, что «все эти и прочие деньги Новый Хлестаков немедленно переводит на родину». Более сложен, конечно, поднятый Брихничевым вопрос о плагиате.
Судивший о Клюеве лишь с узких позиций «голгофского христианина», Брихничев явно не понимал и недооценивал художнических исканий олонецкого поэта, которые последовательно вели его к фольклору. Клюев и сам не отрицал нaродного происхождения некоторых своих произведений. Например, в 1915 году он признавался Есенину в том, что «вынес» свои «братские песни» от хлыстов Рязанской губернии, и это отчасти совпадает с тем, в чем упрекал его Брихничев. Конечно, Брихничеву (его сомнения были в какой-то мере обоснованными) следовало говорить не о плагиате, якобы совершенном Клюевым, а лишь о его стилизациях в народно-песенном духе. Однако «идеология» и «проповедь» заслоняли для Брихничева поэзию (хотя он и сам подвизался на ниве стихотворчества).