Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917
Шрифт:
Баденская фабрика соды, анилина и красок выступила также с докладом, в котором указывала на достигнутые ею усовершенствования при сжигании азота воздуха при помощи очень длинной вертикальной дуги, позволяющей получить больший выход азотной кислоты на затраченную единицу энергии. Др. Франк с др. Н. Каро выступили с очень интересным докладом о сделанном ими открытии получения кальций цианамида, исходным веществом которого является дешевый кальций карбид, служащий для получения ацетилена. На основании их опытов, азот воздуха, при температуре около 1000 град., легко поглощается кальцием карбидом и дает кальций цианамид. Это вещество является великолепным удобрительным веществом, даже лучшим для почвы, чем аммиачные соли серной кислоты, и, кроме того, из него при действии щелочей легко можно получить аммиак, который при окислении воздухом может переходить в азотную кислоту. Таким образом, Конгресс заслушал два интереснейших доклада о способах получения простейших азотистых соединений непосредственно из азота воздуха. Как показала история, оба эти способа получили право гражданства, но способ получения цианамида, как не требующий
В то время в Германии, пока еще в лабораториях, разрабатывался и еще один способ утилизации атмосферного азота, а именно путем соединения его с водородом для получения аммиачного газа. Эти работы начались в Карлсруэ по инициативе проф. Габера, причем в теоретической разработке этой проблемы принял участие также и проф. Нернст. Но потребовалось еще почти десятилетие прежде, чем этот способ был установлен на заводах Баденской фабрики и спас Германию от азотного голода во время мировой войны 1914—1918 г.г. Этот способ дает возможность получать аммиак по самой дешевой цене и не имеет себе в этом отношении никаких конкурентов. Он основан на применении катализаторов и давления, без участия которых невозможно было осуществить соединение азота с водородом в такой степени, чтобы можно было применить его на практике.
Мой доклад «О вытеснении металлов водородом» состоялся при большой аудитории в электрохимической секции, на которой председательствовал Сванте Аррениус. Я читал доклад по-немецки, так как совсем не владел английским языком. После доклада мне было задано много вопросов, которые свидетельствовали, что он возбудил большой интерес. Помню, что Махстед спросил меня, наблюдаю ли я образование аммиака в моей бомбе после реакции гидрогенизации под давлением. Я ответил ему, что он прав, и в некоторых случаях я слышал запах аммиака; тогда я не отдавал себе отчета, почему мне был задан такой вопрос. Лишь потом я понял, что когда в бомбе вместе с водородом находилось немного азота, то при условиях гидрогенизации азот соединялся с водородом .и давал аммиак под влиянием катализаторов железа и никкеля. После заседания ко мне подходили многие химики для выражения мне удовольствия от прослушанного доклада; в особенности моя работа понравилась проф. Матиньону, который взял с меня слово, что по приезде в Париж я посещу его лабораторию в Колледж де Франс и с ним позавтракаю. В общем Конгресс произвел очень сильное впечатление и на меня и Чугаева; мы посетили в Лондоне также и различные ученые учреждения, как Королевское Общество Фарадея; Химическое Общество и пр.
Мой брат уговорил меня в свободное от занятий на Конгрессе время посетить известного русского революционера князя П. А. Крапоткина. Несмотря на то, что я был военным профессором и мне не очень подобало устраивать свидание с подобными политическими деятелями, я согласился посетить этого революционера. Он жил в предместьи Лондона и надо было затратить около часа, чтобы добраться до его квартиры, которая помещалась в отдельном домике, окруженным небольшим садом. Внешний облик князя Крапоткина сразу располагал в его пользу; он был небольшого роста, 60 лет от роду, с симпатичными чертами лица, седой шевелюрой и бородой, и очень умными и добрыми глазами. Он был рад нашему приезду, пригласил нас выпить чаю в саду; кроме нас при беседе были его дочь и один кавказец, одетый в черкесский костюм. Беседа шла, главным образом, о революции, и они удивлялись, почему прежние губернаторы и полиция остались на своих местах и не были заменены другими; они высказывали тот взгляд, что это была не настоящая революция, а только ее преддверие. Пожалуй, в этом они были правы. Мое посещение кн. Крапоткина обошлось для меня безнаказанным.
Во время нашего пребывания в Англии первые попытки объяснения с англичанами всегда делал мой брат, который учил английский язык в юности и умел свободно читать по английски. Я же перед поездкой в Англию в течении 3-х месяцев брал уроки английского языка у одной англичанки; конечно, будучи очень занят я мог уделять этим урокам только 3 часа в неделю, и в такое короткое время мог научить произносить лишь самые короткие обыденные фразы. Но когда в Лондоне Чугаев обращался к кому-нибудь, напр., к кассиру подземной или железной дороги или к приказчику магазина и старался им объяснить, что он хочет, то они в большинстве случаев его не понимали; тогда выступал на сцену я, и моими отрывочными фразами, произнесенными с большой самоуверенностью на манер мистера Джингля из «Пикквикского Клуба», сразу достигал желаемого результата. В особенности забавная история случилась, когда мы пошли брать билеты из Лондона в Париж; брат Лев при всем старании не мог объяснить, какой поезд нам лучше всего взять на Париж; тогда он попросил меня объясниться с кассиром, и в одну минуту я получил билеты. Лева не поверил мне, заставил меня два раза подходить к кассиру и спрашивать его, те ли билеты он нам дал; надо было иметь хладнокровие англичанина, чтобы остаться спокойным и вежливым с подобными клиентами.
Переезд из Дувра в Калэ был ужасным; море было так бурно, что буквально все пассажиры были больны. Лева лежал в каюте и, как он потом объяснил мне, проклинал все путешествие, решив больше никогда не пускаться в морское плавание. Я же случайно остался на палубе и вследствие страшного ветра и качки не мог ее покинуть до самого прихода в (Калэ. Наш небольшой пароход бросало, как щепку; вода заливала верхнюю палубу, и я должен был сидеть на скамейке, поджавши ноги и крепко держался рукой за шест. Со мной сидел один француз, и, кажется, только мы двое на пароходе не страдали морской болезнью. Такую качку я испытал впервые в моей жизни и все время опасался, что наше небольшое судно легко может опрокинуться.
По приезде в Париж мы отправились к Матиньону, который показал нам свою
По приезде в Петербург я получил очень лестное предложение послать мой доклад «Вытеснение металлов водородом» в Лондон, для напечатания в журнале Общества Фарадея. К сожалению, этого нельзя было сделать, так как он уже появился на страницах журнала “Berichte”.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
МОИ ИССЛЕДОВАНИЯ И ТЕОРИЯ ПРОИСХОЖДЕНИЯ НЕФТИ
В августе 1909 года Забудский, за выслугой предельного педагогического срока (35 лет), покинул Академию и я был тотчас же назначен заведующим химической лабораторией; помощником себе я выбрал преподавателя химии Н. М. Витторфа. Так как порядки в лаборатории были установлены мною еще во время заведывания ею Забудским, то мне не представляло никакого труда вступить в исполнение этой должности. Мои отношения со служащими и профессорами были самые дружеские, а мой помощник, Витторф, вполне разделял мои взгляды по управлению лабораторией.
Осенью ко мне обратился ген. Лайминг, воспитатель вел. кн. Дмитрия Павловича (двоюродного брата Государя), с просьбой обучить последнего основам химии. Ездить во дворец я отказался и после долгих переговоров согласился взять этот урок только на условии, что вел. князь будет раз в неделю ездить ко мне в лабораторию», и если для химических опытов будет приглашен мой лаборант, который должен быть особо оплачен. Мои условия были приняты, и в течении
2-х лет Дмитрий Павлович ездил по пятницам утром в мою лабораторию и слушал мои лекции. Ему было в то время 16 лет; красивый, высокий и стройный, он производил на всех приятное впечатление, но в его манерах держаться недоставало той выдержки, которая должна была быть присуща всякому прирожденному аристократу, а тем более великому князю. Мягкость характера его воспитателя, ген. Лайминга, вероятно, была главной причиной не всегда выдержанного его поведения; в особенности в отсутствии генерала Дмитрий Павлович распускался и был невнимателен. Он легко схватывал выслушанную им мысль, но не был в состоянии ее глубоко усвоить, и потому она скоро улетучивалась из его головы. Я предвидел, что из него выйдет типичный легкомысленный кавалерийский офицер, по своим способностям не превышающий среднего уровня нашего гвардейского офицерства. Через два года он выдержал экзамен, который полагается для юнкеров Военных Училищ, и получил отметку «удовлетворительно». Он подарил мне свой портрет со странной надписью: «На добрую память о нашей совместной работе». Можно подумать, что мы сделали вместе какое-нибудь открытие. Почти каждую субботу он ездил в Царское Село и проводил праздники в царской семье, рассказывая Государю о своем учении. В Петербурге ходили слухи, что Государь потому интересуется учением и воспитанием Дмитрия Павловича, что предполагает выдать за него одну из своих дочерей. Но из этого ничего не вышло, и когда 18-летний Дмитрий Павлович поступил в Конно-Гвардейский полк, то его некорректное поведение явилось причиной его скорого выхода из полка и поездки заграницу. Как известно, Дмитрий Павлович, вместе с князем Юсуповым и Пуришкевичем, принимал в 1916 году участие в убийстве Распутина, за что был выслан Государем на Кавказский фронт, в Персию. Во время большевистской революции он уехал во Францию, а потом в Америку, где женился на богатой американке, с которой вскоре развелся. В 1942 году он умер в Швейцарии.
Мой брат JI. А. Чугаев предложил мне познакомиться с известным революционером, деятелем партии «Народной Воли», Николаем Александровичем Морозовым, который в 1883 году был посажен в Шлиссельбургскую тюрьму, где и просидел 22 года. По амнистии 1905 года он был освобожден и мог свободно проживать в столице. Он поступил преподавателем на женские курсы проф. Лесгафта, перестал интересоваться политикой, а всецело погрузился в исследование исторических религиозных событий и их связи с астрономическими явлениями. Эти вопросы занимали его во время пребывания в тюрьме, и он пришел к очень интересным сопоставлениям, которые и были им впоследствии напечатаны. По выходе из тюрьмы он написал книгу о развитии химических воззрений, начиная с алхимиков, и много уделил внимания периодическому закону, доказывая возможность происхождения одних элементов из других. Узнав о моих опытах осаждения под давлением металлов и их окислов, он поместил эти данные в эту же книгу и указал, что эти исследования могут играть громадную роль для суждения об образовании минералов в недрах земли. По выходе из тюрьмы, будучи уже за 50 лет, Н. А. Морозов женился на очень молодой девушке (Ксении Алексеевне), — кажется его слушательнице на курсах Лесгафта; этот брак оказался очень счастливым, и они представляли из себя дружную и любящую пару. Я видел Н. Морозова и его жену последний раз перед моим окончательным отъездом заграницу в 1930 году, когда ему было 78 лет, а ей около 50, и он выглядел здоровее своей супруги, которая имела болезнь сердца. Когда я пишу эти строкь, Н. А. Морозов, повидимому, еще жив, так как я наверно прочитал бы об его смерти.