Жизнь поэта
Шрифт:
* * *
Жуковский посещает Пушкина в Лицее. Прославленный поэт старшего поколения угадывает в юном лицеисте гения и охотно читает ему свои произведения. Если Пушкин, обладая изумительной памятью, не сразу запоминает их, значит, стихи неудачны, решает Жуковский и уничтожает их или переделывает. Между ними возникают и крепнут сердечные, дружеские отношения.
«Я сделал еще приятное знакомство, - писал Жуковский Вяземскому, - с нашим молодым чудотворцем Пушкиным. Я был у него на минуту в Царском Селе. Милое живое творение! Он мне обрадовался и крепко прижал мою руку к сердцу. Это надежда нашей словесности... Нам всем надобно соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему
На эту взволновавшую лицеистов встречу Пушкин отозвался известным обращением «К Жуковскому». И в конце ноября 1815 года записал в своем лицейском дневнике: «Жуковский дарит мне свои стихотворения».
Находясь под большим влиянием романтического творчества Жуковского, Пушкин, покидая Лицей, обратился к нему с большим взволнованным стихотворением: «Благослови, поэт!..»
Не ты ль мне руку дал в завет любви священный?
Могу ль забыть я час, когда перед тобой
Безмолвный я стоял, и молнийной струей
Душа к возвышенной душе твоей летела
И, тайно съединясь, в восторгах пламенела, -
Нет, нет! решился я - без страха в трудный путь,
Отважной верою исполнилася грудь.
* * *
Царскосельское озеро, Чесменская колонна.
К. Н. Батюшков также считался поэтом старшего поколения, хотя был всего на двенадцать лет старше Пушкина.
Для Пушкина Батюшков был чудотворцем, который «русские звуки заставлял звучать по-итальянски», и в посвященном ему стихотворении юный поэт писал:
Но что!.. цевницею моею,
Безвестный в мире сем поэт,
Я песни продолжать не смею.
Сам Батюшков был взволнован вдохновением лицейского певца... Судорожно сжимая в руках листок с написанным Пушкиным стихотворением «Юрьеву» («Любимец ветреных лаис»), он воскликнул:
– О! Как стал писать этот злодей!..
Пушкин считал Батюшкова одним из наиболее значительных русских поэтов, но, отстаивая свою поэтическую самостоятельность, отказывался от совета Батюшкова петь «войны кровавый пир». В свои шестнадцать лет Пушкин отвечает старшему поэту:
Бреду своим путем:
Будь всякий при своем.
И последнюю строку подчеркивает...
– Пари, как орел, но не останавливайся в полете!
– напутствовал юного поэта посетивший его Н. М. Карамзин.
* * *
У поэтов старшего поколения учились предшественники Пушкина, а у них - царскосельские лицеисты. Это дало В. Г. Белинскому основание писать, что «Муза Пушкина была вскормлена и воспитана творениями предшествовавших поэтов. Скажем более: она приняла их в себя, как свое законное достояние, и возвратила их миру в новом, преображенном виде. Можно сказать и доказать, что без Державина, Жуковского и Батюшкова не было бы и Пушкина, что он их ученик; но нельзя сказать и еще менее доказать, чтоб он что-нибудь заимствовал от своих учителей и образцов или
«Звон» поэтических творений писателей той поры образно, ярко охарактеризовал Гоголь: «У каждого свой стих и свой особенный звон. Этот металлический, бронзовый стих Державина, которого до сих пор не может еще позабыть наше ухо; этот густой, как смола или струя столетнего токая, стих Пушкина; этот сияющий, праздничный стих Языкова, влетающий, как луч, в душу, весь сотканный из света; этот облитый ароматами полудня стих Батюшкова, сладостный, как мед из горного ущелья; этот легкий, воздушный стих Жуковского, порхающий, как неясный звук золотой арфы; этот тяжелый, как бы влачащийся по земле стих Вяземского, проникнутый подчас едкой, щемящей русской грустью, - все они, точно разнозвонные колокола или бесчисленные клавиши одного великолепного органа, разнесли благозвучие по русской земле».
* * *
Пушкин высоко ценил поэтов старшего поколения, но, по выражению Батюшкова, ему «Аполлон дал чуткое ухо». Тонко разбираясь в тембрах и оттенках их поэтических звучаний, он не мог пройти мимо режущих слух звуков и нередко критиковал их.
Уже в раннем лицейском стихотворении «Тень Фонвизина» Пушкин резко критиковал своих поэтических современников. Высоко ценя лицейского профессора словесности Н. Ф. Кошанского, он спорил и с ним в стихотворении «Мой Аристарх» - «Не нужны мне твои уроки, я знаю сам свои пороки». Позже критиковал К. Н. Батюшкова и Г. Р. Державина.
Сохранился экземпляр вышедшего в 1817 году в Петербурге сборника К. Н. Батюшкова «Опыты в стихах и прозе». В нем 250 страниц, и многие из них испещрены на полях критическими замечаниями и пометками Пушкина. Рядом с такими отзывами, например, как «звуки итальянские», «Прелесть!», «Прекрасно», мы читаем: «Неудачный перенос», «чёрт знает что такое!», «Что за детские стихи!», «Дрянь», «Что за чудотворец этот Батюшков...» и вслед за этим: «Дурной вкус - это редкость у Батюшкова». Откровенно высказался Пушкин позже и о творчестве Г. Р. Державина. Он глубоко уважал «патриарха певцов», преклонялся перед ним, но в июне 1825 года писал Дельвигу из михайловской ссылки: «...перечел я Державина всего, и вот мое окончательное мнение. Этот чудак не знал ни русской грамоты, ни духа русского языка (вот почему он и ниже Ломоносова). Он не имел понятия ни о слоге, ни о гармонии - ни даже о правилах стихосложения. Вот почему он и должен бесить всякое разборчивое ухо. Он не только не выдерживает оды, но не может выдержать и строфы... Что ж в нем: мысли, картины и движения истинно поэтические; читая его, кажется, читаешь дурной, вольный перевод с какого-то чудесного подлинника. Ей-богу, его гений думал по-татарски - а русской грамоты не знал за недосугом. Державин, со временем переведенный, изумит Европу, а мы из гордости народной не скажем всего, что мы знаем об нем... У Державина должно сохранить будет од восемь да несколько отрывков, а прочее сжечь. Гений его можно сравнить с гением Суворова - жаль, что наш поэт слишком часто кричал петухом...»
Пушкин и его поэтические учителя представляли разные эпохи. Пушкин призван был открыть новую блистательную страницу русской литературы. Вместе с ним в нее вошли его друзья - поэты, творчество которых пронизано было вольнолюбивыми идеями. Все они, по выражению Гоголя, «зажигали свои свечи от его творческого огня...»
* * *
П. Я. Чаадаев. С портрета неизвестного художника. 1840-е годы.