Жизнь прахом, земля пухом
Шрифт:
– У вас все в порядке с психикой? Как земля могла оказаться в камере?
– Ночью… Она всю ночь бросала…
– Кто она?
– Она! – в бредовом состоянии возгласил Порываев.
– Еще раз спрашиваю, кто она?..
– Я… Я не знаю… Женщина в белом…
– В белом саване?
– Почему в саване? – затрепетал парень.
– И где она была? – разволновался для вида Кулик.
– Где была… То землю бросала, то в коридоре…
– В коридоре должен был находиться дежурный милиционер…
– Померещилось? Да у меня вся камера землей засыпана!.. Я говорил дежурному, а он даже не посмотрел…
– Так, я сейчас…
Кулик сделал вид, что позвонил дежурному надзирателю, в молчащую трубку сделал запрос и через нее же якобы получил ответ.
– Кажется, снова началось… – одной рукой схватившись за голову, обеспокоенно проговорил он.
– Что началось? – вскинулся Порываев.
Он снова поднял трубку, но на этот раз действительно связался с абонентом.
– Товарищ майор! – обращаясь к Комову, взволнованно сказал он. – У нас тут в изоляторе снова нечистая…
Федот слушал молча.
– Порываев говорит, что его камеру землей забрасывали. Девушка, говорит, была, в белом саване…
– Да не в саване! – Порываев попытался опровергнуть его догадку, но Кулик уже положил трубку.
А спустя минуту-две в кабинет ворвался Комов.
– К тебе она приходила? – в театрально-драматическом возбуждении набросился на него Федот.
– Да! – шарахнувшись от него, испуганно кивнул тот.
– В белом саване… Зовут Лена, да?
– Да… То есть нет…
– Да что там нет, если да… Это же Сечкина была! – незаметно подмигнув Кулику, пробасил Федот. – А мы убийцу ищем… Косыгин как раз сторожа допрашивает… Сейчас, сейчас…
Комов ушел, оставив Порываева в паническом недоумении.
– Что это… Что это с ним? – в треволнении спросил доведенный до кондиции парень.
– Труп тут у нас недавно обнаружили, на Битовском кладбище. Какие-то ублюдки девушку в свежей могиле похоронили, поверх покойника… Сторож их видел, но фоторобот составить не может – не каждому дано…
– А-а, зовут ее Лена? – одурело спросил Порываев.
– Да, Лена. А что?
– Н-нет, ничего! – чересчур поспешно мотнул головой парень.
Кулик видел вину в его глазах, но делал вид, что не замечает этого.
– У нас тут в изоляторе иногда случается, души покойных к своим убийцам приходят… Кто-то с ножом, кто-то с ружьем… А землей еще никого не засыпали… Слушай, а может, это ты Лену похоронил, землей засыпал? – с резким переходом на ожесточенный тон спросил Кулик.
От неожиданности Порываев аж подскочил на своем месте.
– Я? Похоронил?! Да нет, что вы!
– А почему она к тебе приходила?
– Кто она?
– Сечкина!
– Так она же мертвая,
Кабинет наполнился людьми. Комов, сторож Банич, двое «похожих» на Порываева парней, понятые. Оформление, разъяснение, протокол – все это делалось быстро, чтобы не дать возможности Антону прийти в себя. И Банич не подвел.
– Вот этот! – показал он на Порываева. – Вот этот был…
Пленка отмоталась назад, и в кабинете остались только Кулик, Комов и задержанный.
– Ну вот и все, Порываев! Твоя вина доказана! – приговором прозвучал голос Комова.
– Я… Я не убивал…
– Да мне все равно, что ты там говоришь. Тебя опознали… Понимаешь, опознали! Все, десятка строгого твоя! По этапу пойдешь, Порываев! Вшей на нарах кормить будешь!.. Это тебе за Сечкину, мразь! Такая девушка была! Скромница, отличница, родители нарадоваться не могли. А ее парень чуть в петлю не полез, когда узнал, что ее убила какая-то тварь…
– Какая скромница! – изумленно вытаращился на Комова Порываев. – Да она!..
– Что она?
– Ничего…
– Не хочет признаваться, – сказал Кулик. – Вчера не хотел навоз на себя брать. А сегодня взял… И Сечкину возьмет, никуда не денется…
– Какой навоз? – всколыхнулся Комов.
– Ну, помнишь, «МАЗ», ты еще с ног сбивался, искал этих гадов…
– Так это он!!!
В бутафорном бешенстве Федот схватил Порываева за грудки; несмотря на его внушительные габариты, смог оторвать его от стула, с силой встряхнуть.
– Ну ты мразь!.. Зачем Сечкину убил, тварь?
– Я не убивал…
– А кто убивал? Чижов?
– Нет, она сама… Она под кайфом была…
Комов сменил гнев на милость в мгновение ока. Отпустил Порываева, снисходительно похлопав ладонью по щеке. И торжествующе посмотрев на Кулика, сказал ему:
– А ведь эксперты действительно нашли в ней героин.
– Да она наркоманка конченая!
– Но это же не значит, что ее можно убивать.
– Так никто и не убивал… Она сама повесилась!.. Мы с Антоном в магазин пошли, приходим, а она болтается под люстрой…
– А вот и неправда, – с коварной задушевностью улыбнулся Комов. – Шейные позвонки у Сечкиной не были сломаны…
– Ну и что? – воодушевленный собственной гипотезой, вопросил Порываев. – Я знаю, да, что, когда человека вешают, он умирает оттого, что шея ломается. Но так это, если палачи вешают, у них опыт, они знают, как правильно вешать. А Ленка палачом не была, она не умела. Она от недостатка воздуха погибла, это, от асфиксии… Она еще жива была, когда мы ее из петли вытащили… Антон искусственное дыхание начал делать, а поздно уже было…