Жизнь прожить – не поле перейти
Шрифт:
– Что ты, деревня, ядрён твою кудель, не знаешь где право, а где лево? – орал, сильно покраснев от натуги, взводный, – Где у тебя левая рука?
– Туточки, – говорил Курица и показывал правую руку.
– Какая ж она левая рука, ядрён твою кудель, – ещё пуще злился взводный, – это правая рука, а левая другая.
– Виноват, – огорчённо говорил Курица.
– Эх ты, деревня, привяжи к правой руке сено, а к левой – солому и вспоминай о них, когда будешь слышать соответствующие команды.
Но это мало помогло Курице,
Много нареканий получали новобранцы при изучении рукопашного боя при штыковой атаке.
Приёмы владения штыком они оттачивали на соломенных чучелах и опять, доставалось от взводного Курице, который никак не мог проткнуть чучело штыком.
– Ну, как ты колешь, как колешь, ядрён твою кудель, – орал взводный, – Чё, ты с ним возишься, как с писаной торбой? Это ж не писаная торба, и не баба, с которой ты собрался якшаться, а твой враг! Если не ты первый его заколешь, то он тебя заколет и, можно будет отпевать тебя, а тебе надобно живым остаться, чтобы дальше воевать с ворогом.
– Виноват, – повторял Курица всякий раз и вскоре снова допускал оплошности.
У Ефима тоже не всё сразу получалось. Как и многим, ему иногда доставалось от взводного, но Ефим старался добросовестно постигать воинские премудрости и вскоре преуспел в этом.
Учёба шла своим чередом, неделя сменялась неделею и наконец, настал день, когда новобранцы присягнули Царю – батюшке и стали солдатами Русской Армии.
После этого учеба продолжилась в усиленном темпе.
Лишь в середине сентября им сообщили, что они направляются на фронт в действующую армию.
В назначенное время их подняли по тревоге, построили повзводно, и повели на железнодорожную станцию.
На путях уже поджидал воинский эшелон. Их взвод и ещё несколько взводов роты поместили в один вагон, вскоре погрузились в эшелон и все остальные.
Состав постоял ещё некоторое время, как бы прощаясь с мирной жизнью тылового города, стараясь надолго запомнить, эти последние картины мира, и медленно двинулся на запад, на войну.
Глава третья
Известие о начале войны Григорий Иванович Михалёв, купец первой гильдии, получил из газеты. В ней сообщалось, что в шесть часов вечера 18 июля 1914 года германский посол граф Пурталес посетил в Санкт-Петербурге министра иностранных дел С. Д. Сазонова и сообщил, что по решению его правительства с полуночи Германия находится в состоянии войны с Российской империей.
Эта новость сильно встревожила, Григория Ивановича.
Он грузно сел в кресло и задумался. Начало войны может много изменить не только в его судьбе, в судьбе близких, но и в судьбе всей империи.
Спустя час, как Григорий Иванович прочёл эту новость, приехал его друг и компаньон Филиппов Фрол Афанасьевич, держа в руке свежий номер газеты.
– Григорий Иванович, – начал уже с порога взволнованный Фрол
– Да, читал, – ответил Григорий Иванович.
– Ну и что ты скажешь на это?
– А что сказать? Война уже давно зрела в Европе, но я не ожидал, что она начнётся так скоро.
– Я тоже. Но это даже хорошо, что мы будем воевать с Германией. Давно пора приструнить их! А то, поди ж, всюду у нас немцы. Куда ни кинь, на немца попадешь. В промышленности – немцы, в торговле – немцы, я уж не говорю о медицине и образовании, где их собралась тьма тьмущая, хоть пруд ими пруди.
– Ты совершенно прав! Это ж слыханное ли дело? Германия завладела почти половиной нашей торговли. Прав социалист – революционер Огановский, говоря, что Россия принимает черты германской колонии.
– Ну, это он, пожалуй, сильно сгустил краски.
– В том-то и дело, что не сгустил. Вон и в резолюции Союза южных российских экспертов указывается, что Россия должна освободить себя от экономической зависимости от Германии, которая унижает её как великую державу.
– Я что-то не слышал об этой резолюции.
– Как же, как же, о ней писали в «Биржевых ведомостях» ещё в марте сего года.
– Значит, я пропустил это сообщение. Но что же теперь будет?
– То-то ж и оно, что может многое произойти.
– Ну, немца мы быстро осилим.
– В этом нет сомнения. У меня есть знакомый в военном ведомстве, так он говорил по большому секрету, что у нас всего достаточно для ведения этой компании: и оружия, и боеприпасов, и обмундирования, и провианта, и фуража.
– Ещё б не хватало провианта! Только мы с тобой поставляем для армии несколько тысяч пудов в год. А сколько таких купцов по всей империи?
– Да, всего достаточно, да и людских ресурсов у нас много, так что немца мы должны одолеть и чем быстрей, тем лучше. Но что-то мы с тобой увлеклись разговором. Может чайку? У меня, Фрол Афанасьевич, есть превосходный английский чай, его мне недавно специально из Вест-Индии привезли. Он ни чем не уступает нашему Иван-чаю.
– Благодарствую, Григорий Иванович, с превеликим удовольствием откушаю чаю.
– Дуня! Дуня! – громко позвал горничную Григорий Иванович.
В комнату вошла скромно одетая, стройная, миловидная девушка, горничная Дуня.
– Дуня, сообрази-ка ты нам чайку.
Через несколько минут Дуня принесла горячий самовар с заварочным чайником и поставила на стол. Поставила сахарницу с кусочками сахара, два чайных блюдца, положила перед гостем и хозяином по чайной ложке, затем поставила по чашке чаю перед ними и вышла из комнаты.
– Отведай Фрол Афанасьевич настоящего английского чая. Наша Дуня его специально по английской методе заваривает.
– Откуда она их методу знает? Ведь явно Дуня из нашей губернии, из деревни, а в наших деревнях, англичан отродясь не бывало.