Жизнь Рембо

Робб Грэм

Жизнь Верлена была усеяна памятными неприятными поступками, которые имели долговременные трагические последствия, такие как привлечение к уголовной ответственности. Впрочем, и другие поклонники «зеленой феи» нередко имели проблемы с законом.

С одной стороны, Верлен совершал поступки в разумно героической манере: во время осады Парижа он оснастил защитников своим ружьем и ревматизмом. При Коммуне он оставался в Отель де Вилль, чтобы стать главным цензором контрреволюционных газет. Но абсент и склонность к панике в самых безобразных формах закрепили за ним репутацию трусоватого и весьма порочного субъекта.

Метаморфозы, происходящие с любителями абсента, как правило, совершаются по одному сценарию: состояние веселья сменяется суровым молчанием, затем беспричинным гневом и психопатической жестокостью. Как-то

после обеда из тушеных грибов и подгоревшей конины он ударил свою беременную жену. Пока горел Париж, он выгнал ее на улицу, заперся с горничной в туалете и попытался заняться с ней любовью. Навестив дом своей матери, он разбил банки с заспиртованными младенцами и выплеснул своих зловещих несостоявшихся родственников на пол.

С ужасом осознав, что его деятельность в Коммуне приведет к аресту, он набрался смелости и поселился в доме свекра в благопристойном мещанском районе Монмартра. Он посчитал, что лишенный чувства юмора и ненавидящий поэзию состоятельный буржуа месье Моте, или, как он предпочитал себя называть, Моте де Флёрвиль, сможет обеспечить ему безопасное, хоть и раздражающее убежище.

После нескольких недель пребывания у новых родственников семейные отношения четы Верлен дали трещину. Самодовольство и ограниченность Матильды оказались серьезным препятствием для его привязанности. Он отчаянно нуждался в друге, который смог бы спасти его от самого себя и хоть как-то искупить две смерти, в которых он винил Матильду.

Преодолевая растерянность (или действие абсента?), Верлен колебался, выбирая между Северным и Восточным вокзалами. Месье Рембо прибывал с северо-востока, и Верлен предположил, что он может приехать на любой вокзал. Это объясняет, почему одна из великих встреч в литературе не произошла в соответствующей обстановке оживленного железнодорожного вокзала. В этом даже была своего рода последовательность, ведь за несколько часов до этого Рембо разминулся с Виктором Гюго на западной платформе шарлевильского вокзала.

Скорее всего, Верлен его просто не заметил. Прочитав стихи искушенного мастера, такие как «Парижская оргия, или Париж заселяется вновь», он ожидал увидеть яркую, неординарную личность – смелый галстук или экстравагантная прическа, и в любом случае какой-то багаж.

Рембо вышел с Восточного вокзала и отправился вверх по бульвару Маджента в сторону холма с виноградниками и ветряными мельницами, где воздух был свежее и где всегда кажется, что сегодня воскресенье. На респектабельной рю Николе он нашел дом, напоминающий провинциальную виллу, толкнул железные ворота и позвонил в колокольчик.

В волнении оттого, что принимают у себя великого неизвестного поэта, Матильда и ее мать были удивлены, обнаружив крепкого крестьянского мальчика с соломенными волосами и скрученным лоскутком галстука. Отсутствие багажа было отмечено с подозрением, как и гнусавые гласные северного акцента. «Глаза у него были голубые и довольно красивые, – вспоминала Матильда, – но у них было хитрое выражение, которое в нашей снисходительности мы приняли за застенчивость».

После получаса бесплодного ожидания Верлен вернулся с вокзала со своим другом поэтом Шарлем Кро. Он был изумлен, обнаружив в гостиной нескладного подростка «только что с полей», который выносил испытание чашкой чая. Был подан ужин. Рембо выглядел скучающим и смущенным, но «отдал должное супу». Согласно Верлену, он ел, как железнодорожник, забрасывающий топливо в паровозный котел. Шарль Кро, который позднее приобрел известность как один из создателей цветной фотографии и фонографа, засыпал мальчика «научными» вопросами: как он строил свои стихи, почему он использовал именно это слово, а не другое? Ответы Рембо упорно оставались односложными. Его единственное полное предложение, адресованное большому ласковому псу по кличке Гастино, было загадочное: «Собаки либералы».

Что бы это ни означало, это был отличный прием, чтобы оборвать беседу: намекал ли месье Рембо на либеральное притворство семейства Моте или сравнивал их с жирными ленивыми попрошайками, кормящимися объедками со стола? В начале вечера, отравив воздух дымом, как из фабричной трубы, он заявил, что устал, и пошел наверх спать.

На этот раз город не был столь диким и опасным, как в предыдущие визиты. Постель была мягкой, а ночь за его окном была тиха, как в Шарлевиле.

В

течение следующих нескольких дней Матильда редко видела своего мужа. Возвращался он, как правило, поздно ночью и всегда был пьян. Позже она винила во всем вандала из свободной спальни, разрушителя семейного счастья с «кукольным лицом» [209] . Но поначалу они, кажется, были в дружеских отношениях. Ей было восемнадцать, Рембо – семнадцать, и они оба пытались справиться с двадцатисемилетним алкоголиком. Рембо вспоминал, как однажды она ему сказала, что ее муж «такой милый, когда не пьет» [210] .

209

Mathilde, reported in 1912: Porch'e, 178.

210

Delahaye to M. Coulon, 25 июля 1924 г.: Mouret, 63.

Однако вскоре Рембо нашел гостеприимство угнетающим и решил, что Верлена как собрата-ясновидца следует освободить из домашней тюрьмы. До сих пор планы Рембо были довольно туманны. Верлен же обеспечил его миссией. Его брак был драмой, в которой Рембо будет играть роль катализатора.

Через несколько дней после приезда он начал злоупотреблять гостеприимством. В спальне Артюра висел портрет какого-то пожилого родственника, его лицо было изуродовано пятнами плесени. Рембо заявил, что он нестерпимо зловещий, и потребовал его снять. Однажды, к смущению соседей, Артюра обнаружили распростертым на подъездной дорожке, загорающего нагишом под бледным солнцем. Он, казалось, был почти намеренно небрежен. Некоторые любимые безделушки Матильды были разбиты. Стали пропадать вещи: перочинный ножик и старинное распятие слоновой кости, подарок бабушки. В руках Рембо Христос был подвергнут тому, что Матильда назвала «постыдным увечьем» [211] .

211

Verlaine (ноябрь 1895 г.), 975; MV, 140 и 159; Матильда Верлен, интервьюированная в 1913 г.: Buisine, 175–176.

В ловушке мира скатертей и украшений Рембо учреждал собственную богему. Он помогал Верлену тратить удивительно большие суммы денег, при этом, в соответствии с «ясновидческим» проектом, он был ужасно экономен с мылом: «Представьте себе человека, который сажает и культивирует бородавки на своей физиономии». Вскоре спальня ясновидца наверху стала маленьким оазисом грязи.

Верлен был в восторге от нового друга. Он развлекал его походами по местным тавернам, описывая все более широкие круги, спускаясь со склонов Монмартра до бульваров с газовыми фонарями, избегать которых призывали туристов, и в конечном итоге достигая Латинского квартала. Никаких писем этого периода не сохранилось, но нетрудно понять, почему эта дружба цвела. Верлен был не склонен к критике и полон лестного восхищения. Он сделал копии всех стихов, которые Рембо ему дал, и, таким образом, спас их от презрения автора. Рембо решил в очередной раз, что все, что он написал до сих пор, ничего не стоит. Теперь он замыслил форму свободного стиха [212] . За пятнадцать лет до этого vers libre (верлибр) официально вошел во французскую литературу, но положение о том, что стихи можно писать без рифмы или размера, все еще звучало как акт художественного вандализма.

212

Verlaine (ноябрь 1895 г.), 976.

Свидетельством обаяния Верлена является то, что он убедил Рембо вести себя как амбициозный молодой литератор. Он познакомил его с другими поэтами и объявил о предстоящем появлении Артюра на литературном ужине в кругу многочисленных парнасцев. Перед самым ужином он отвел его в студию фотографа Этьена Каржа и заставил его сделать портрет, который Делаэ и Изамбар считали наиболее реалистичным изображением Рембо в любом возрасте. Интересно, что он известен меньше всего. Возможно, он был слишком похож на оригинал.