Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом
Шрифт:
Не кто иной, как Джордж Эдалжи. (Как будто он стремился разрушить собственную карьеру адвоката.)
Такова была ситуация утром 18 августа, когда после обследования увечий лошади инспектор Кэмпбелл отправился в дом священника. Вместе с несколькими констеблями инспектор Кэмпбелл прибыл туда в восемь часов. Джордж Эдалжи уже уехал в свой офис в Бирмингем. Но мать и сестра Джорджа завтракали на нижнем этаже. Как только они увидели за цветным стеклом входной двери тени полицейских, госпожа Эдалжи и ее дочь уже знали, чего ожидать.
«Я должен попросить вас, — сказал инспектор викарию Эдалжи, — показать
В плане оружия полиция не нашла ничего, кроме принадлежащей викарию коробки с четырьмя бритвами, и, как показал химический анализ, на бритвах не было пятен крови. Но они обнаружили пару сапог Джорджа Эдалжи, которые были сырые и запачканы черной грязью. Они нашли пару синих брюк, снизу запачканных грязью. Они нашли старый халат, на одном рукаве которого были беловатые и темноватые пятна, которые могли остаться от слюны и крови подыхавшей лошади.
«Халат сырой», — объявил инспектор Кэмпбелл.
Викарий, который к тому времени тоже спустился вниз, пощупал халат и отрицал то, что он сырой. Инспектор утверждал далее, что видел прилипшие к халату волоски лошадиной шерсти. Шапуржи Эдалжи, поднеся халат к окну, решительно опроверг, что на нем были лошадиные волоски, и попросил своего собеседника показать хотя бы один. Свои протесты уже выразили и госпожа Эдалжи, и мисс Мод Эдалжи.
«Это же нитка! — сказала та. — То, что вы видели, я уверена, это нитка!»
В любом случае, как позднее отмечал Конан Дойл, полиция не отобрала образцов этих волосков и не запечатала их в конверт. Без дальнейших рассуждений халат и жилетка были изъяты из дома священника. Пони же застрелили, чтобы она не мучилась от боли. У нее вырезали кусок шкуры и беззаботно — если не сказать большего — увязали в один узел с одеждой Джорджа Эдалжи. Лишь в четыре часа равнодушный свидетель, полицейский врач доктор Баттер, осмотрел одежду. Были на ней или нет волоски лошадиной шерсти при предыдущем осмотре, но на этот раз они уж определенно были. Двадцать девять из них доктор Баттер нашел на халате и пять на жилетке.
Это было козырным тузом, потому что другие свидетельства явно проигрывали. Доктор Баттер отрапортовал, что беловатые и темноватые пятна на халате были пятнами от пищи, за одним возможным исключением. На правом обшлаге были два пятна, «каждое размером с трехпенсовую монету», которые могли бы остаться от крови млекопитающего. Они могли быть и от пони, а может быть, и от разлитой подливки или недожаренного мяса. В любом случае пятна не были свежими.
Джорджа Эдалжи позднее в тот же день арестовали. Его нашли в офисе в Бирмингеме, и, когда они прибыли, он выглядел не совсем здоровым. Эдалжи, ощущая физическое недомогание, почувствовал себя загнанным в угол. Он говорил то резко, то с полным отчаянием.
«Я не удивляюсь, — сказал он, когда его везли в полицейский участок. — Я уже какое-то время ожидал этого». Эти слова были записаны и использованы во время суда как подтверждение вины.
«Не можете ли вы рассказать о своих перемещениях в ночь 17 августа, когда была искалечена пони?»
Показания Джорджа Эдалжи, которые он давал и тогда, и впоследствии, можно легко суммировать.
«Я вернулся домой из
(Итак, отметил Конан Дойл, касаясь грязи на штанах и мокрых сапог. Это была черная грязь с дороги. Безусловно, не могли же они спутать черную грязь деревенской дороги с желтовато-красной почвой окрестных полей, которая представляла собой смесь песка и глины?)
Тем временем обвиняемый продолжал:
«Я вернулся домой в половине десятого. Поужинал и пошел спать. Я сплю в одной комнате с отцом уже семнадцать лет. Я не выходил из спальни до без двадцати семь следующего утра».
Та ночь 17 августа была дождливой и бурной, с ветрами и дождем, начавшимися перед полуночью и продолжавшимися до рассвета. Шапуржи Эдалжи, которого мучили тревоги и боли, вообще спал неважно, а в ту ночь не спал совсем. «Кроме того, — добавлял он, — дверь моей спальни всегда заперта. Если бы сын из нее вышел, я бы об этом непременно знал. Он не выходил».
Когда известие об аресте Джорджа Эдалжи стало широко известно, гнев людей после всех этих ночных издевательств над домашним скотом вышел из-под контроля. Над молодым чернокожим парнем нависла опасность линчевания. На наемном экипаже полиция отправила его в магистрат в Кэнноке. Уличная толпа напала на экипаж и пыталась сорвать с него двери.
Корреспондент бирмингемской «Экспресс энд Стар» писал: «Я много слышал в местных пивных удивительных рассуждений о том, почему Эдалжи выходил по ночам убивать скот, и по широко распространенному убеждению он приносит эти свои ночные жертвы каким-то странным богам».
20 октября 1903 года Эдалжи начали судить. Он предстал перед судом квартальных сессий и судьей графства, которому настолько не хватало юридических познаний, что для советов ему пришлось нанять на помощь барристера. В ходе суда обвинение изменило всю линию своих доводов.
Первоначальная версия полиции, представленная в суде в Кэнноке, состояла в том, что Эдалжи совершил преступление между восемью и девятью тридцатью вечера, то есть в то время, на которое приходились его визит к сапожнику и прогулка перед ужином. Но эта версия была полна пробелов. Во время прогулки его видели свидетели. Лошадь, которую нашли следующим утром, продолжала истекать кровью; ветеринар, который потом осмотрел ее, показал, что такая свежая рана не могла быть нанесена ранее двух тридцати ночи.
Таким образом, дело, как оно было фактически и окончательно представлено жюри, сделало поворот на сто восемьдесят градусов. Эдалжи, как утверждалось, действовал между двумя и тремя ночи. Он выскользнул под дождь из спальни викария. Спасаясь от слежки полиции, он прошел с полмили, пересек огражденную железнодорожную ветку, изрезал лошадь и кружным путем — через поля, ограды и овраги — вернулся домой.
Ну а что же, полиция не следила за домом священника р ночь, когда было совершено преступление?