Жизнь Суханова в сновидениях
Шрифт:
По мере того как он разглядывал эту пигалицу, его изумление росло. Ее малиново-красный маникюр облупился. Было похоже на то, что она грызла ногти.
— Значит, университетский журнал, — сказал он. — Понятно, студенческое издание. Разрешите полюбопытствовать: сколько же вам лет? Восемнадцать? Семнадцать?
Прозрачные кончики ее оттопыренных, до смешного детских ушей порозовели.
— Мой возраст здесь совершенно ни при чем, — отрезала она. — Я выполняю редакционное задание. Ответьте, пожалуйста: что вы думаете о картинах Малинина?
В ней было столько ответственности, столько гордости
— Ну, хорошо. — Он прочистил горло. — Смогу вам уделить не более минуты, но если говорить коротко, то эти работы показывают все лучшее, чем славится земля русская, — ее величие, лиризм и мужество. Петра Алексеевича отличает поразительная способность изображать кульминационные моменты жизни простых русских людей, причем в такой открытой, чуткой, непосредственной манере, которая выявляет самую…
Ее немигающие карие глаза внимательно его изучали; его слегка озадачило, что она не делает записей. Когда он умолк, она покачала головой.
— Нет, я не верю, что вы действительно так считаете, — сказала она. — Его картины насквозь фальшивы, это все видят, просто боятся вслух сказать. Взять хотя бы вот тот банальный портрет — сразу ясно, что в нем нет ни капли правды. Если честно, разве вы так не думаете?
Ошеломленный ее непоколебимой уверенностью, он проследил за направлением ее пальца — и сразу же взгляд его сделался холодным. Ситуация больше не казалась ему забавной, и мысли вновь обратились к поддающему шоферу, к туманному, но неприятному инциденту с министром, к досадной необходимости как можно скорее устранить назревавшую проблему…
— Если честно, моя милая, я сейчас думаю о другом: как вы сюда попали? — резко спросил он. — На просмотр допускаются только аккредитованные журналисты. Задание от студенческой редакции не дает вам права навязываться присутствующим.
Его тон ее явно задел. Ее глаза сузились, рот сделался злым, и она тут же стала собой — тощим бедным подростком. Чуть помедлив, она неохотно призналась:
— Я по приглашению. Ваша дочка помогла, мы с ней на одном курсе учимся.
— Ах вот как, моя дочка. Как же я сразу не догадался. Сам принес ей два пригласительных билета, чтобы она взяла с собой какого-нибудь достойного сокурсника. — Он с неприязнью оглядел ее скуластое личико. — Ну что ж, рад был познакомиться, Лида.
— Лина, — угрюмо поправила она.
Блокнот, как он заметил, был уже закрыт.
— Мой вам дружеский совет, — сухо добавил он. — Насчет ваших художественных воззрений: право, не стоит ими бравировать — мало ли кто услышит. Да, последний вопрос: вы, случайно, Ксению не видели?
Она дернула подбородком в сторону выхода. Он повернулся.
— Мне все равно, кто меня слышит, — бросила она ему в спину. — Времена меняются.
Он оглянулся на нее, и у него защемило сердце. Она не двигалась с места, такая юная, дерзкая, такая нелепая в этом желтом балахоне с чужого плеча, такая невыносимая в убеждении своей правоты, такая жалкая в стремлении оставить за собой последнее слово.
— Времена всегда меняются, милая Лида, — сказал он не без сочувствия. — Но вам бы не вредно усвоить, что есть вещи, которые остаются неизменными.
Скорее всего, у нее и на это нашелся ответ, но Суханов уже не слышал. Решительно
— Вижу, ты прекрасно распорядилась лишним билетом. — Слегка запыхавшись, он остановился перед ней. — Познакомился я с твоей подругой: сплошное очарование. А как высоко ценит работы твоего деда!
Ксения пожала плечами.
— Тебя никто не заставляет любить моих друзей, — равнодушно сказала она. — Многие к тебе тоже не питают теплых чувств.
Ее серые глаза под тяжелыми веками казались сонными. От последней реплики он почему-то не вспылил и даже не обиделся, а лишь испытал неловкость, будто проскочил мимо знакомой двери и попал в чужую комнату, полную острых углов и тревожных теней.
— О чувствах твоих друзей поговорим в другой раз. — Он надеялся, что это прозвучало достаточно строго. — А сейчас мне нужно найти маму. Ты не знаешь, где она?
— Она ушла.
— Ушла, — повторил он. — Как это ушла?
— Да у нее, как обычно, голова разболелась, и она домой поехала — с полчаса назад. Сказала, что здесь все равно скоро закончится. Ой, чуть не забыла: она взяла твою машину. Просила тебе передать.
Он непонимающе посмотрел на дочь.
— А почему она меня сама не предупредила? — еле выдавил он.
Ксения снова пожала плечами.
— Наверное, увидела, что ты беседуешь с Высоким Начальством, и решила не встревать. А вы, ребята, как — душевно потрепались?
Суханову вдруг захотелось стиснуть голову руками. Вместо этого он тупо кивнул и на миг задумался. Министр с супругой уже отбыли.
Чувствуя, как в правом виске застучала маленькая жилка, предвестница его собственной головной боли, он поплелся к дверям, оставляя позади шум, свет и тепло.
Глава 2
Дождь зарядил всерьез и надолго. Уличные фонари плыли сквозь текучий туман; их бледные отражения тонули в перевернутом мире асфальтовой реки. Пустое пространство перед Манежем дрожало в мокрой тьме, а серая громада гостиницы «Москва» растворилась в неверном мареве горящих окон. Суханов с минуту помедлил под сенью псевдодорических колонн. К его облегчению, усатый швейцар сменился: на его место заступил другой, весьма странный тип — немолодой, помятый, в бордовом вельветовом пиджаке. Этот новый швейцар уставился на него из темноты. Не иначе как злорадствует, что я здесь торчу без машины, с досадой подумал Суханов и, отвернувшись, стал уныло вглядываться в стену дождя.
Поймать такси в такое время и в такую погоду было почти нереально, а потому он, вздыхая, смирился с неизбежностью: в конце концов, станция метро находилась в двух шагах, сразу за пределами видимости. Знать бы еще стоимость проезда. Достав бумажник, он пошелестел пачкой купюр, мрачно нащупал мелочь и, выудив пригоршню монет, бросил их в карман пиджака. Вечер обдавал его тяжелым влажным дыханием, а швейцар по-прежнему смотрел в его сторону из темноты. Раздраженно втянув голову в плечи, Суханов спустился навстречу дождю.