Жизнь в стиле С
Шрифт:
— Как же вы, сударь, попали в квартиру?
— Очень просто, — признался Павел. — Купил у консьержа дубликат ключа.
— Пардон. Это Швейцария, а не Россия. Тут дворники не торгуют хозяйскими ключами.
— Я сначала предложил тысячу франков, а затем пригрозил убить. Привратнику некуда было деваться, он согласился как миленький.
— Ну и методы у вас, — посетовал полицейский.
— Не хуже ваших.
— Но Ярмолюк мог вас застрелить! Он всегда вооружен и открывает огонь без предупреждения. То, что вы живы — просто чудо!
— Чудо — так чудо, — пожал плечами Матвеев. — Я поступил, как должно было поступить, и не думал о последствиях.
Самодеятельность
— Здорово, — хмыкнул Павел. — Дорого себя мужик ценит!
— Эсеры поклялись забыть о существовании Генриха Ярмолюка. Он, в свою очередь, обязался не предавать огласке досье на членов Центрального Комитета.
— У него и досье имелись?
— Естественно. Собирать компромат друг на друга — обычная партийная практика. Еще вопросы есть?
— Что ждет Надин? — спросил Павел и стиснул кулаки.
— Вы достаточно вразумили Ярмолюка, — предположил «юрист». — Будем надеяться, что он сдержит слово. У нас же к Надежде Антоновне претензий нет. Пока, во всяком случае.
— И не будет впредь. Я позабочусь об этом сама, — вмешалась молчавшая до того Надин. — Я не собираюсь быть заложницей ни ваших планов, ни козней Ярмолюка, потому сделаю немедленно заявление в газете, что любые публикации от моего или Прохора Львовича имени являются провокацией.
— Но позвольте, — полицейский недоуменно вскинул брови. — А ваша безопасность?
— О моей безопасности позаботится Охранное Отделение. Иначе все узнают о методах, которые применяет русский сыск.
Обрывая разговор, Надин поднялась. Павел вздохнул с облегчением. Растерянность весь вечер царившая в глазах ненаглядной супруги наконец растаяла. Тихий голос обрел силу, а темперамент как обычно требовал побед и сражений. От надменной снисходительности, с которой беднягу «юриста» поставили на место, того даже перекосило. Но найти достойный ответ он не смог.
Через два дня в женевских газетах появилось сообщение:
«Скандал, господа, скандал. Самый главный русский революционер — агент охранки. Все продается, господа! Все покупается! ЦК российской социал-революционной партии подтвердил: накануне вечером господин Ярмолюк — тот самый Генрих Ярмолюк, главный эсеровский террорист — сделал заявление, в котором признался, что являлся сотрудником охранного отделения. Затем, воспользовавшись наступившим замешательством, провокатор покинул помещение и скрылся в неизвестном направлении. О дальнейшей судьбе его и мотивах непонятной откровенности ничего не известно».
Российские газеты обошли новость молчанием. И только вездесущий Аноним разразился обличительной, но довольно туманной, статьей под названием «Трудовые будни охранки».
«…революционное движение развивалось, набирало силу. Политическая полиция плелась в хвосте событий. Старые методы работы: наружное наблюдение, опросы дворников, повальные обыски и аресты не в силах были решить главный вопрос: как предупредить преступление. Не годились для этого и руководители политического сыска. Розыскные мероприятия на местах возглавляли почтенные полковники и генералы, люди умнейшие, но, в большинстве
Функция рождает орган, говорят врачи. В нашем случае функциональная потребность осветить непроницаемую тьму революционного подполья родила орган — внутреннюю агентуру. Прошло немного времени, и в тесные кружки борцов за свободу стали один за другим внедряться провокаторы.
Молодая поросль жандармерии, словно в лаборатории, отрабатывала приемы и методы работы, позволявшие контролировать революционное движение и манипулировать им. В ход шло все. Провал секретного сотрудника оборачивался победой полиции, подтачивая силы противника, сея в его рядах тотальные подозрительность и недоверие. Во время арестов о ком-то специально «забывали», чтобы потом, отследив контакты, заманить в искусно расставленные силки новые жертвы. Так или иначе, к середине 80-х гг. революционное движение перестало быть реальной угрозой самодержавию.
Следующие двадцать лет органы сыска продолжали работать не менее успешно. В итоге практически в ЦК каждой партии, и ближайшем к верховникам окружении, работали провокаторы.
Недавно стало известно о одном из таких агентов. Не называя имен и партийную принадлежность, скажу: человек этот, назовем его Иван Иванович, сделал блестящую карьеру, как в Партии, так и в Охранном Отделении.
В агенты охранки Иван Иванович подался по личной инициативе. Будучи студентом одного из немецких университетов и имея контакты в революционной среде, он написал письмо в Департамент полиции, в котором предложил свои услуги и даже сам назначил цену. Подписываться Иван Иванович не стал, указал фиктивный адрес, что не помешало профессионалам высчитать инициативного добровольца. Ответ Иван Иванович получил на собственное имя и приступил к работе.
С прежним руководителем разрозненной и малочисленной боевой дружины — Петром Петровичем нашего героя связывали особые дружественные отношения, потому, преуменьшая роль последнего, он давал полиции ложные показания. Других же соратников не жалел и сдавал десятками. Однако, впоследствии Иван Иванович «съел» лучшего друга, возглавил боевую дружину и провел в ней реформу. Ввел «разделение труда» в группах; поставил производство паспортов; развернул широкое применение динамитной техники; выработал оптимальную структуру с жесткой вертикалью и железной дисциплиной.
Руководство этим почти армейским подразделением и успехи оного (немалые благодаря покровительству полиции) вывели Ивана Ивановича авангард партии, сделали формальным диктатором. Сама же боевая дружина стала лицом движения и козырной картой в общении с благотворителями и спонсорами.
Но сколько веревочке не виться — конец один. Грянуло разоблачение.
Некая дама, получив информацию от высокого полицейского чина, сообщила ЦК о сотрудничестве Ивана Ивановича с охранкой. Ознакомившись с документами, Ивана Ивановича вызвали на партийный суд. Он поначалу отпирался, затем под тяжестью неопровержимых улик признался. Однако в оправдание сослался на устное распоряжение Петра Петровича, уже покойного, и некого Василия Васильевича, ныне находящегося в тюремном заключении. Так как подобные случаи в Партийной среде имели место, суд, для учета новых обстоятельств, был отложен на другой день. Ночью Иван Иванович уехал и теперь спокойно проживает в Германии, почти не таится, видимо, не опасаясь разделить судьбу других предателей. Тех казнили безжалостно, как я описывал в прошлом репортаже, даже на глазах близких и родных.