Жизнь в зеленом цвете - 5
Шрифт:
Ему показалось, Снейп сейчас его ударит. Должно быть, гнев Гарри подействовал на обычно невозмутимо-ядовитого слизеринского декана самым пагубным образом.
– Вы изучали теорию чувств и ощущений, Поттер?
– Да...
– Под чьим руководством?
– Ни под чьим... сам. Сэр.
– Зачем?
– Снейп подозрительно воззрился на Гарри.
– Ну...
– Гарри оказался сбит с толку. А правда, зачем?
– На вот такой вот... случай...
– Гарри неопределённо помахал в воздухе рукой.
– Если нападут.
Снейп
– На сегодня достаточно. И учтите, каждый вечер перед сном Вы должны освобождать своё сознание от всех чувств и мыслей. Надо, чтобы Вы были абсолютно спокойны, а в голове - совершенно пусто, Вы поняли?
– Да, - Гарри едва его слушал.
– И имейте в виду, Поттер... Если не будете тренироваться, я об этом обязательно узнаю...
– Ага, - буркнул не особенно впечатлённый прозвучавшей в голосе Снейпа угрозой Гарри.
– И ещё одно. Пока Ваше самообразование не помогло Вам наломать дров...
– Снейп заскрипел пером по листу пергамента.
– К следующему занятию прочтёте эти книги и будьте готовы ответить на любой вопрос по ним.
Гарри сунул листок в карман и вышел, не прощаясь.
Глава 19.
Скажу вам торжественно, что я много раз хотел сделаться насекомым.
Ф.М. Достоевский, «Записки из подполья».
Весь день перед занятием его мучила головная боль - неотвязная, сильная, оглушающая и жаркая; но она, по крайней мере, была постоянной, не накатывала неожиданно, перед этим отступив, пообещав обманчивое облегчение. Окружающие ненавидели и боялись его прочно и стабильно. Гарри пил обезболивающие зелья собственного производства до тех пор, пока не перестал чувствовать внутреннюю сторону левой руки и целиком - живот и спину. Чувствительность всего остального тела тоже поуменьшилась, в отличие от боли, которой все усилия Гарри были как с гуся вода.
В кабинете Снейпа было легче - там словно стояла какая-то защита от постороннего ментального мусора; кстати, почему бы и нет, учитывая, что Снейп - легилиментор и окклюментор? Но снаружи боль нахлынула с новой силой, и Гарри, пройдя несколько безлюдных коридоров и завернув за угол, прислонился к стене, чтобы не упасть. Стена была сырая и неприятно холодная.
К боли от чужих эмоций прибавилась боль в шраме - будь он неладен, этот Снейп со своей окклюменцией... Тошнило, как тогда, после сна о змее и мистере Уизли, и руки дрожали. «Если и дальше продолжать в том же духе, я скоро к Вольдемортовой бабушке развалюсь на кусочки».
Вольдеморт словно только мысленного упоминания и ждал, чтобы откликнуться; в шрам словно вонзили клинок... острый меч... Гарри показалось, что он слышит, как хрустнул череп, а потом Гарри забыл, где находится, что делает, как его зовут...
В ушах звенел чей-то безумный смех ... он был счастлив, счастлив как никогда... он в буйном экстазе торжествовал победу...
– Поттер! ПОТТЕР!! Мать твою, за что мне это...
– удар по щеке выдернул Гарри из состояния счастья мгновенной вспышкой посторонней боли.
Смех всё звучал, и Гарри понял, что смеётся он сам. Едва он осознал это, смех прекратился, и Гарри закашлялся, опираясь одной рукой о холодный пол. Голова раскалывалась на части; не успел Гарри сквозь пелену боли подивиться тому, что там ещё есть, чему раскалываться, как его вырвало. Легче не стало - только ко всему прибавился отвратительный кислый привкус во рту.
– Tergeo… - вздохнул рядом голос, который Гарри теперь опознал как принадлежащий Блейзу Забини.
– Скажи мне, Поттер, почему я уже второй раз нахожу тебя в тёмном закоулке и в кошмарном состоянии?
– Судьба твоя такая, - хрипло предположил Гарри и снова закашлялся. От вкуса рвоты снова тошнило, но Гарри чувствовал, что уже просто нечем.
– Ну ты и нагл, Поттер, - бесстрастно констатировал Забини.
– Ну что ж... ты больше не смеёшься, как готовый пациент Сейнт-Мунго, моя миссия выполнена. Не смею отвлекать.
Забини упруго встал; Гарри совершил над собой значительное усилие и уцепился за запястье своего одноклассника. Рука у Гарри ходила ходуном, но цеплялся он надёжно.
– У тебя ко мне ещё какое-то дело?
– холодно осведомился Забини.
– Прости меня...
– пробормотал Гарри.
– Прости... пожалуйста.
– П-простить?
– голос Забини дрогнул, дал слабину.
– За что же, по-твоему?
Гарри прикрыл глаза - всё равно слезились так, что почти ничего не было видно - и перечислил:
– За то, что убил твоего брата. За... первое сентября. За то, что... за то, что ты не можешь оставить меня умирать от боли в тёмном закоулке. Прости. Прости меня, Блейз.
Изнасилование Гарри упоминать не стал. В конце концов, это было нечто равнозначное тому, что Забини сам с ним сделал.
И вообще отдельная тема.
Мантия зашуршала, до Гарри донёсся тонкий запах одеколона - Забини то ли встал рядом на колени, то ли присел на корточки.
– Звучит так, будто ты лежишь на смертном одре, Поттер, и изрекаешь последнюю волю, - в голосе Забини не было ни капли того холода, который несколько секунд назад делал воздух подземелий куда более морозным, чем на самом деле.
– Почти так оно и есть, - откликнулся Гарри и попытался сесть. От резкого движения из носа полилась кровь; Гарри сжал губы - он не хотел вспоминать её вкус - но пришлось открыть рот почти сразу, иначе дышать было просто нечем.
– Со мной примерно то же самое, что и в сентябре...
– Намекаешь, чтобы я снова тебе помог?
– Забини аккуратно вытирал кровь с лица Гарри носовым платком.
– Нет!
– Гарри возмущённо шарахнулся.
– Я не... в смысле, я справлюсь как-нибудь... я не за этим просил прощения!