Шрифт:
Что такое – жизнь: то, что прошло,
или то, что осталось?!
Нет! Это то, что запомнилось!
Нет, жизнь меня не била,
не ломала –
Она меня на прочность
испытала.
Но мы друзьями
с ней остались,
Ведь обе
быть хорошими
пытались.
Золотое время – детство! Как быстро оно проходит и как много в себя вмещает! Правда, понимаешь это, как правило, тогда, когда детство не просто уходит, а скрывается за горизонтом.
Теперь
Я и сейчас не изменила этой привычке. Правда, стараюсь в таком случае обходиться без свидетелей. А в детстве мне всё это казалось нормальным, вполне естественным, и на такую мелочь как чьё-то присутствие рядом я просто не обращала внимания. Я была уверена, что и все остальные люди ведут себя так же.
Как не поговорить с огромным валуном, глубоко ушедшим в песок невысокой горки?! Он так призывно смотрит на тебя! Ему так надоело молчать! Его голос тих, его никто не слышит, и от этого глубокая печаль овладевает задорным по своей сути камнем.
А он любит поговорить, серый каменный великан. Он много видел на своём веку, много знает.
Рядом растёт одинокая сосна – его постоянная собеседница. На её ветви садятся птицы: то одни и те же, то разные, пролетающие мимо… С ними тоже можно переброситься парой слов, но люди – лучше.
Камень тёплый, напитанный солнцем. Он гостеприимен и открыт для общения. Так хорошо присесть на него, погладить излучающий негу округлый бок и окунуться в неспешную беседу, приятную обоим.
Камень умеет слушать: ему интересны чужие мысли, чувства, переживания… Он умеет сочувствовать и делает это так деликатно, что говорить с ним можно о самом сокровенном. Камень поймёт.
Он любит отвечать на вопросы, лишь бы появилось желание задать их и выслушать ответы.
Скажите, разве можно спокойно и безучастно пройти мимо такого замечательного собеседника?!
Конечно, не все камни одинаковы. Попадаются и высокомерные, и равнодушно – холодные, и просто отстранённые от всего земного – такого мелкого и незначительного.
Ну что ж. Каждый имеет право на собственное мировоззрение, и если вы с собеседником не совпадаете, то лучше пройти мимо. И абсолютно неважно при этом, о чём или о ком идёт речь: человек это, дерево или камень.
Однажды в раннем детстве (мне было шесть – семь лет) я нашла общий язык с огромной кавказской овчаркой, которую боялись её же собственные хозяева.
Именно поэтому пес жил в сварном железном вольере, прикованный к будке огромной цепью. К нему никто никогда не входил. Миску подвигали кочергой: наполняли посудину едой или водой (по очереди) и снова задвигали низом прямо к морде пса.
Кобель наводил ужас на всех жителей улицы: когда кто-то шёл
Тот день запечатлелся в моей памяти навсегда. Стояла страшная жара, нетипичная для нашего западного лета. Хозяев собаки не было видно, а пёс явно мучился жаждой.
Я шла мимо их дома и, повернув голову в сторону вяло залаявшей собаки, увидела, как тяжело дышит привязанный на самом солнцепёке пёс. Спрятаться ему было некуда, воды в миске тоже не было. Острая жалость пронзила меня насквозь. Я развернулась и опрометью бросилась к дому. Схватив ковшик воды, я помчалась к собачьему вольеру.
Миска, перевёрнутая вверх дном, валялась у самой будки. Налить воду было некуда. Я аккуратно, стараясь не разлить воду, полезла через железный забор. Он был в два моих роста, но удобно сварен – было куда поставить ноги. Лезла, как по лесенке.
Слезла я тоже удачно, расплескав совсем немного воды. Собака перестала лаять и внимательно наблюдала за моими манипуляциями. Я не испытывала никакого страха – передо мной стояла задача напоить пса, и я просто шла к цели.
Я взяла миску, пёс сидел и жарко дышал мне почти в самое ухо, потому что миска валялась буквально у него под носом. Я налила воды и скомандовала: «Пей!»
Пёс жадно припал к воде и вылакал всю до капельки. Я сидела рядом на корточках и наблюдала за ним. Потом обняла его за шею (моих рук хватило не на много) и стала с ним ворковать. Говорила ему, какой он умный, красивый, хоть и сильно косматый. Просила не лаять так страшно, а то его люди боятся, а ведь он добрый и хороший. Пёс послушно сидел и внимал моим речам. Даже пару раз лизнул меня в щёку.
Нашу идиллию разрушили люди. Я оглянулась на звуки и увидела, что у вольера собралось пол-улицы. Люди держали в руках палки, у одного мужчины в руках оказалось ружьё. Я сильнее вцепилась в собаку и пыталась заслонить её собой. А со всех сторон неслось:
– Он сейчас разорвёт ребёнка!
– Где хозяева?! Почему не пристрелят это чудовище?!
– Зовите милицию!
Я испугалась за своего нового друга, сильнее вцепилась в собачью шерсть и закричала:
– Не трогайте его! Он хороший! Он даже на вас не лает! Уходите отсюда, а то он занервничает! Я сама вылезу!
Кто-то сбегал за моей матерью. Люди расступились. Бледная до мела мама не могла даже говорить, она что-то шептала, не сводя с меня глаз, наполненных ужасом, но я не поняла – что именно.
Вид мамы меня тоже напугал, и я тихо попросила всех:
– Отойдите в сторонку. Уберите палки и ружьё. Тогда я вылезу. Мама не бойся – он хороший. Видишь, какой он добрый?!
Я погладила пса. Люди попятились. Откуда-то появился бледный хозяин, но близко к вольеру не подошёл – маячил на заднем плане с видом заблудившегося привидения. Я подошла к стене вольера и перелезла назад точно так же, как недавно попала в клетку. Даже ковшик не забыла забрать с собой.