Жизнь всегда преподносит сюрпризы
Шрифт:
Я не знаю, как им помочь. Но расплачиваюсь за пользование туннелем единственным доступным мне способом: готовлю отвар из ивовой коры и пою больных с распухшим горлом горьким настоем.
Заболевших выгоняли из Денвера. Это я знала. Но не знала, где они собирались.
Оказалось, что здесь, в туннеле Эйзенхауэра. Бита, Пустые руки и Ружье пришли сюда в числе первых.
Они переболели Жаром и уцелели. Морским гриппом — так я предпочитаю его называть. Теперь они стараются помочь остальным.
Встретив их у туннеля, я боялась другого.
Но все
* * *
И, о чудо, аспирин помогает. Два дня спустя, когда я собираю вещи, Пустые руки — его, оказывается, зовут Райан — приходит ко мне и говорит:
— Если хотите остаться, мы будем только рады.
Я оборачиваюсь и смотрю в глубины подземного царства.
— У меня партнер и ребенок в Сан-Диего.
Райан облизывает губы.
— Думаете пересечь Большой бассейн и Мохаве пешком?
Я пожимаю плечами. Закидываю рюкзак за спину. Вздыхаю и смотрю на туннель. Можно было бы забиться сюда, подождать, когда восстановят спутниковую и телефонную связь. Должны же это сделать в конце-то концов. Инфраструктура все еще существует, вопрос только в запуске.
Может, появятся даже автобусы или другой какой-нибудь транспорт.
— Я уже говорила: мне нужно домой.
Райан молчит, но я чувствую его взгляд мне в спину, пока шагаю на запад к шоссе.
По крайней мере, снег перестал. И снег не идет целых два дня, которые я запланировала на дорогу до Вейла. Всего около тридцати девяти миль по шоссе — и я там.
Но двигаюсь я не так быстро, как мне хотелось бы, и дорога… ну не особенно ровная. Идти тяжело, хотя я благодарю бога снова и снова, что сейчас ни за какие деньги невозможно достать бензин и на шоссе в эти дни нет никого, кроме пешеходов и военных машин.
Что ж, для этого оно и было построено. Гражданское пользование было… ну не просто бонусом. Транспортное сообщение между штатами дало немалый экономический эффект. Но все это было вторичным по отношению к военным целям. Как в Риме.
Почему я об этом думаю? Результат сочетания туннеля Эйзенхауэра, военных конвоев и гипоксии. Плюс низкий уровень сахара в крови: стараюсь беречь продукты.
Наступил конец света или нет, здесь очень красиво. По обе стороны от меня растянулись, как елово-чешуйчатые змеи, длинные горные хребты, высокие справа и чуть пониже слева, хотя это меняется. Я вижу рельсы заброшенного железнодорожного пути, а небо надо мной яркое и хрупкое, как кобальтовое стекло. Я постепенно привыкаю к долгой ходьбе. Я даже смогла привыкнуть к склонам, хотя мышцы бедра, подколенные сухожилия, ягодицы и икры болят, когда ночью я ложусь спать.
Вейлский перевал — всего десять тысяч футов с мелочью. Легкотня, правда? На второй день, проходя Медные горы, я выбираю маршрут велосипедистов.
Идти здесь, по крайней мере, приятнее, чем по шоссе между штатами. Когда наступает ночь, я поднимаюсь на гору, подальше от дороги, и отыскиваю укрытое со всех сторон место, чтобы разложить свой спальный мешок.
* * *
На
Но я достаточно близко, и уже начинают встречаться отдельные дома, а второстепенная дорога, отходящая от южной стороны шоссе, ведет в коттеджный поселок. За поселком видны лыжные склоны, на которых еще блестят островки искусственного снега. Интересно, как давно его перестали подновлять.
Еще интересно, живут ли сейчас в каком-нибудь из этих домов люди и сколько из них принадлежит звездам кино и воротилам Силиконовой долины, приезжавшим сюда на месяц-другой в год.
А еще интересно, пустит ли кто-нибудь к себе путника, у которого стерты в кровь ноги и который только что проснулся с Жаром.
* * *
Кое-как умудряюсь свернуть спальный мешок, хотя рулон получился не то чтобы очень аккуратным. Нет сил забросить рюкзак на плечи, поэтому я волоку его за собой — через пустынное шоссе, через рельсы и по заросшему кустарником склону к второстепенной дороге. Тут есть что-то вроде тропы, пробитой скатившимися с горы валунами. Я то ползу, то бреду по ней, пока не выхожу на начало улицы.
Через дорогу от меня — дом. Подойти к нему? Если в нем живут люди, то они, вероятно, просто пристрелят меня — как объект, представляющий угрозу для их здоровья. Если в доме никого нет, я не знаю, как в него попаду.
Я могу просто лечь здесь, на обочине дороги, и умирать. Если повезет, меня найдут и спасут соседи… если тут есть какие-нибудь соседи.
Дом, скорее всего, пустой. Вряд ли в Вейле осталось много людей после того, как перестал ходить транспорт и прекратилась доставка продуктов. Но у тех, кто остался, наверное, есть генераторы и охотничьи ружья. Правда, когда я встаю на четвереньки, собираю вещи с земли и, наконец, привожу себя в вертикальное положение, никто в меня не стреляет. Или я не почувствовала. И когда тащу рюкзак и разорванный теперь спальный мешок через дорогу, а потом на открытую веранду деревянного коттеджа, в меня тоже никто не стреляет — или я не почувствовала. На половине пути по лестнице из восьми ступенек пришлось остановиться и передохнуть, так что времени у них было достаточно.
Веранда охватывает коттедж по всему периметру, и я иду к задней части дома, думая, что, может, попытаюсь взломать окно карманным ножом. Но там оказывается, что раздвижная дверь вырвана из пазов и приставлена к проему рядом с шикарным газовым грилем. Отталкиваю дверь — это занимает несколько минут, — протискиваюсь в щель через зазор и падаю вместе с рюкзаком и спальным мешком на пахнущий затхлостью диван в большой комнате с пустым камином и кожаной мебелью. Все тело болит. Я сворачиваюсь калачиком, тяжело дышу, меня трясет от озноба. Так холодно, что у меня стучат зубы и болят даже соски.